– Моя мать с приветом, – произносит он с комической обреченностью.
Я не могу удержаться от смеха:
– А я, признаться, ожидала чего-то другого.
– Поверьте, я тоже, – кивает он, и мы дружно улыбаемся. – Она тогда была виолончелисткой Национального симфонического оркестра. А сейчас дает уроки музыки. Живет в Коннемаре, в автофургоне, который стоит в саду рядом с домом. В доме жить отказывается наотрез: говорит, что там ей явилось привидение Кристи Мура [3] , хотя он, как всем нам известно, еще и не думал умирать. Она назвала меня Санди, потому что я родился в воскресенье. Второе мое имя Лео, я родился в июле, а это созвездие Льва. О’Хара я по матери, а не по отцу. – Он улыбается и смотрит уже не в глаза мне, а на мои волосы. – Она рыжеволосая, как и вы, но этого я от нее не унаследовал. Только веснушки.
И правда, его нос и щеки украшают немногочисленные, но очень славные крапинки. Мое воображение рисует рыжеволосую даму с бледной, усыпанной веснушками физиономией и виолончелью, зажатой между ног. Она обретается где-то посреди просторов графства Голуэй. Картина довольно колоритная.
Ладно, теперь моя очередь.
– Дедушка принес маме в роддом букет зимнего жасмина из своего собственного сада. Поэтому я Джесмин.
Похоже, он удивлен.
– Вообще-то мне редко в ответ рассказывают историю своего имени.
– Почему? Если у имени есть история, надо ее рассказать, – говорю я.
– Мне выбирать не приходится. – Он печально разводит руками. – Сказал, как тебя зовут, – изволь объяснить почему. Мы с сестрой Пятницей уже привыкли.
– Ну не может быть. Неужели вашу сестру зовут Пятница?!
– Нет, конечно, – смеется он.
– А у меня есть сестра. И на ее день рождения дедушка принес в роддом букет зимнего вереска. Ее назвали Хизер.
– Вполне предсказуемо, – хмыкает он, загнув уголки губ.
– Ага. Всем остальным сорнякам не повезло.
Он щурится с некоторым недоумением. Потом смеется.
– Откуда же был ваш отец? – спрашиваю я.
– Да так, испанский моряк.
– В вас не читается испанская кровь.
– Шучу. «Испанский завоеватель» – так говорила мама. Не знаю, никогда его не видел. Представления не имею, кто он и что он, она никому о нем не рассказывала. Но у меня и моих друганов всякий южный мужик, появившийся в окрестности, вызывал огромные подозрения. Таких смуглых, как вы понимаете, не то чтобы уж много в графстве Голуэй. Получилась игра: найди, кто отец Санди. У нас на Квей-стрит был уличный музыкант, играл на саксе, вот мои приятели все шутили, что я от него. В двенадцать лет я рискнул к нему подвалить. Спросил: «Типа да?» – Он смеется. – Мужик сказал, что нет, но не возражал бы, мама, дескать, ему очень нравится.
Мы оба смеемся, но он вдруг резко обрывает себя и переходит на деловой тон:
– Итак. По поводу работы, – достает кожаную папку, кладет на стол и расстегивает молнию. – Меня подрядили David Gordon White. Вы, полагаю, много о них слышали. Ну, на всякий случай, прошу.
Раскладывает передо мной бумаги.
Все серьезно, внушительно, солидно. У меня сердце замирает. Неужели я им нужна? Нужна, нужна. Они считают, что я обладаю высочайшей квалификацией, прям потрясающей. Я им идеально подхожу, так они думают. Они хотят мне платить неимоверные деньги, потому что я их стою. Расплываюсь в идиотской улыбке … ну а что, плакать из-за этого?
– Да, наслышана. Крупнейшая консалтинговая компания. Налогообложение, аудит и прочее.
– Именно. Входят в первую мировую десятку. Вы, думаю, знаете, что компании такого уровня ведут корпоративные благотворительные проекты. Социальной направленности.
– Пиар-проекты, если быть точным.
– Не надо этого говорить, когда пойдете на собеседование, – хмыкает он, пряча профессиональное одобрение. – Если бы речь шла о стандартном пиаре, никто бы не толковал о благотворительности. А у них это – главный посыл компании. Права человека и глобальное изменение климата. Они очень хотят видеть вас своим сотрудником…
Он замолкает. Видимо, ждет, что я начну задавать вопросы. Но я в такой оторопи, что не знаю, что спросить. Это не моя работа. Я не умею и не знаю, как взаимодействовать с благотворительностью.
– Я все готов с вами обсудить, давайте беседовать, и перебивайте меня, если возникнут вопросы, ладно?
Киваю. В недоумении. Это же David Gordon White. И он такой весь из себя. Красавец, говорит мне комплименты, возникает ощущение, что я и правда могу получить отличную работу. Я так нервничаю, что на щеках расцветают красные пятна. Какая интересная ждет меня жизнь. Та самая работа, о которой я мечтала. Он все говорит, говорит и говорит. И все о работе. Зашибись.
Наконец он умолкает и смотрит на меня.
– Я вас утомил?
Хочется сказать: «Да».
И еще кое-чего хочется сказать, но нельзя, не надо давать верх чувствам. Сколь бы собеседник ни был хорош.
– Я несколько растерянна. Мне никогда еще не приходилось иметь дела с благотворительными проектами. Я работала со стартапами, доводила их до максимального успеха, а потом продавала… за большие деньги.
Ну, что ж теперь: как умею, так и есть. Да, похоже на то, в чем меня обвинял Ларри. Но сейчас совсем иное. И пусть это будет очень далеко от благотворительности. Я всегда страстно задействуюсь в то, чем занимаюсь. Ларри никогда не понимал: главное – это дело. Меня можно и не упоминать, лишь бы получилось. В каком-то смысле благотворительность мне не чужда. О, начинаю ее любить.
Ну, похоже, я его слегка испугала. Однако он держится твердо: «Я понимаю, к чему вы стремитесь». Он видит, что я не уверена, и пытается извлечь из этого максимум.
– Вы будете отвечать за общее руководство. Благотворительные проекты – точно такой же бизнес, как и любой другой. Им тоже нужен стартап.
Он начинает меня убеждать: рассказывает, чем я занималась (как будто я сама не в курсе), сравнивает с тем, что потребуется на новом месте. Проводит параллели. Да, он проделал отличную работу и много всего обо мне накопал. Выражает неподдельное восхищение моими успехами, безбожно льстит, превозносит мои организаторские и креативные таланты. Похоже, я лучшая. Самая-самая-самая. Понимаю, что потихоньку заглатываю наживку. Говорит, что пока наводил справки в поисках подходящей кандидатуры, не раз всплывало мое имя. Очень он грамотно излагает, видно, что профи, а то, что он красавец, конечно, ему помогает. Трудно противоречить такому обаятельному собеседнику. Обидно его разубеждать, хочется, чтобы он и впрямь уверился – я самая лучшая, умная и талантливая. Ему идеально подходит работа хедхантера, он умеет вселять в людей ощущение собственной значительности, убеждать их, что они достойны большего. Со мной он почти в этом преуспел. Только вот… работа, которую он предлагает, не очень меня привлекает. Не вызывает она во мне того душевного подъема, который я обычно испытываю, принимаясь за новый проект.