– До завтра, Джесмин, – говорит Санди.
– До завтра, – отвечаю я, едва не поперхнувшись.
На следующий день я провожаю Хизер на вокзале Хьюстон, как будто она солдат, отправляющийся на войну, и в одиннадцать утра, когда я должна быть на собеседовании, от которого зависит, вернусь ли я к нормальной жизни, я сижу в поезде на Корк. В соседнем купе Хизер с Джонатаном играют в подкидного дурака. Санди делает четыре попытки дозвониться до меня, но я не беру трубку. Он меня не поймет, во всяком случае, сейчас, но я знаю, что поступаю правильно.
Напротив садится мужчина и загораживает обзор. Нет, так не годится.
Раньше я думала, что цветы, и вообще растения, честны, правдивы и открыты. Но даже они способны на подлог и обман. С другой стороны, что ж поделаешь, жить-то хочется. Взять, например, английскую росянку или венерину мухоловку. Они приманивают насекомых, изображая разлагающуюся плоть. И те с готовностью ведутся на этот мерзкий обман, за что и платят головой. Чем я хуже? Громко сморкаюсь и делаю вид, что никак не могу откашляться. Мужчина реагирует адекватно – тут же пересаживается подальше. Мне снова хорошо видно Хизер. Обман в природе вещей.
Санди звонит пятый раз. На черешках и листьях страстоцвета, он же пассифлора, есть железки, которые выделяют специальную жидкость, привлекающую муравьев. Муравьи нужны им для защиты от гусениц бабочек-геликоний, их главных естественных врагов. У некоторых видов страстоцветов есть даже наросты, имитирующие яйца этих бабочек: дескать, место уже занято, ползи дальше. Они недавно этому научились, в процессе эволюции. У меня есть подруга, которая поступает сходным образом. В баре, если к ней клеится не самый приятный мужик, она будто невзначай упоминает о своем младенце – никаких детей на самом деле у нее нет, – и он тут же сваливает. Я не беру трубку. Обман в природе вещей.
На вокзале их встречает машина с водителем, мы заранее договорились об этом с администрацией отеля. Он стоит с табличкой в руках, и я замечаю его раньше, чем Хизер с Джонатаном. Они поначалу даже проходят мимо него, и мне хочется их окликнуть, но в последнюю секунду я успеваю прикусить язык. А они, точно услышав мой призыв, разворачиваются и подходят к водителю.
Некоторые виды орхидей, не производящие нектар, умудряются привлекать самцов орхидных пчел. Те их честно оплодотворяют, а по ходу дела изгваздываются в пыльце, которую переносят на другие орхидеи. Это взаимовыгодное сотрудничество, которое возникло, говорят, уже 20 миллионов лет назад. Другая моя подруга забеременела, чтобы женить на себе своего бойфренда. А потом еще раз забеременела, чтобы он не ушел, когда их отношения разладились. Обман в природе вещей. Ловлю такси и еду в отель вслед за машиной Хизер и Джонатана.
Они регистрируются у стойки и берут два отдельных номера, как мы и решили. Все это время я стою затаив дыхание и с облегчением перевожу дух, только когда формальности остаются позади. Свой номер я заказала, пока ехала в поезде. На том же этаже, что и у Хизер. Может быть, кому-то и кажется странным, что из вещей у меня только кожаная папка для бумаг, но меня это мало волнует.
Я не задерживаюсь у себя в номере. Спускаюсь вниз, занимаю удобную наблюдательную позицию и жду в надежде, что они за это время не успели уже уйти. Они выходят, держась за руки, и отправляются осматривать окрестности, я следую за ними, стараясь, разумеется, остаться незамеченной, но, с другой стороны, мне нужно видеть лицо Хизер, чтобы знать, все ли у нее хорошо. Расхрабрившись, подбираюсь поближе, укрываясь за деревьями. Они приходят на игровую площадку, рядом летние домики, место оживленное, здесь много детей. Хизер садится на качели, а Джонатан ее раскачивает. Сажусь на травку, подставляю лицо солнцу и закрываю глаза, слышу, как они смеются, и улыбаюсь. Хорошо, что я здесь, я все сделала правильно.
На площадке они проводят часа полтора, потом идут купаться. Я вижу желтую шапочку Хизер и Джонатана, который изображает акулу: он то ныряет, то шумно выскакивает из воды рядом с ней. Смотрю, как они играют в волейбол, весьма неуклюже, как он брызгает на нее, а она хохочет. Он внимателен и очень заботлив, сторожит каждый ее шаг, как будто она хрупкая драгоценность, как будто ухаживать за ней для него большая честь. Он открывает перед ней двери, пододвигает стул, все это немного застенчиво и неловко, но в целом он успешно справляется. Хизер обычно такая независимая, а сейчас она позволяет ему ухаживать за собой, и видно, что ей это очень приятно. Она столько лет отстаивала свое право все делать сама, без чьей-либо помощи, что мне немного странно это наблюдать.
Они переодеваются к ужину, и Хизер надевает новое платье, которое мы покупали с ней вместе. А еще красит губы. Обычно она вообще не красится, так что это говорит о многом. Помада красная и не подходит к ее розовому платью, но Хизер настаивала. Они идут рядом, и я замечаю, что она выглядит совсем взрослой, более того, волосы у корней немного поседели. Когда это случилось? Они заходят в лифт, и я выхожу в коридор. В воздухе еще не развеялся аромат ее духов, и я глубоко вдыхаю его, думая о маме. Перед поездкой Хизер долго не могла выбрать духи, а потом спросила, какие любила мама, и купила их.
Они ужинают внизу, в ресторане отеля, а я сажусь в баре, отсюда удобно наблюдать. На закуску Хизер берет козий сыр, и я огорчаюсь, потому что знаю, что она его не любит. Наверное, перепутала в меню с обычным сыром. Я заказываю себе то же самое, чтобы потом, когда она будет мне рассказывать, лучше себе представлять, о чем идет речь. Они оба заказывают по бокалу вина, и я настораживаюсь – Хизер не пьет алкоголь. Она делает маленький глоточек, смешно кривится и отставляет бокал как можно дальше. Они оба смеются, а я сижу и наблюдаю за ними, отчасти, пусть и не до конца, разделяя их компанию.
Она ест свеклу с яблоком, а сыр остается нетронутым. Я слышу, как она объясняет официанту, что заказала его по ошибке, но ничего страшного, никаких претензий к повару нет. Она нервничает, я понимаю это, потому что она постоянно поправляет волосы за ухом, хотя ни один завиток не выбился. Мне хочется ее успокоить, сказать, что все хорошо, я здесь, и на секунду я уж было совсем решаюсь раскрыть себя, но мгновенно передумываю. Нет, пусть лучше считает, что она здесь сама по себе.
Джонатан за обе щеки уписывает стейк, Хизер ест рыбу с картошкой. Они берут разные десерты и пробуют друг у друга. Джонатан зачерпывает ложкой свое шоколадное фондю, и Хизер открывает рот, но он промахивается и попадает ей в нос. Тоже нервничает, бедолага. Он едва не плачет, но она от души хохочет, и он смачивает салфетку в стакане воды, чтобы нежно вытереть ей нос. Хизер глаз с него не сводит, и в какой-то момент я понимаю, что, даже если бы села к ним за стол, они бы меня все равно не заметили. Обман в природе вещей.
Вернувшись вечером в номер, обнаруживаю на телефоне еще четыре пропущенных звонка от Санди и несколько сообщений – сначала рассерженных, потом встревоженных.
Яркие тропические цветы семейства каладиум притворяются, что больны. У них на листьях образуются такие следы, как будто их жрут вредные тамошние мошки, и поэтому никто другой уже не рискует откладывать на них яйца. Скажу Санди, что была ужасно больна. Обман в природе вещей.