С самого раннего детства меня загоняли в медицину. Среди загонщиков номером первым стояла моя мамуля, сразу за ней — Люцина, а прочая родня шла за ними дружной свитой. Я соглашалась с предназначенной миссией, хотела идти в медицину и даже считала это своей обязанностью, вплоть до той минуты, когда осознала, что это такое.
Кто-то нанес себе какую-то травму, и я отчетливо помню слова Люцины:
— Ты ведь собираешься в медицинский, а ну-ка, принимайся за дело!
Надо было перевязать рану на ноге. Кровавую и отвратительную. И вдруг я поняла: не хочу! Ни за какие коврижки, мне противно, я сейчас в обморок упаду! Я превозмогла себя, приняла участие в лечебных процедурах, но мысли и неприязненные чувства остались. Я начала серьезно задумываться над собственным будущим.
Довольно быстро я пришла к выводу, что со мной что-то не так. Человек должен знать, что ему нравится и на что он годится, а профессию нужно выбрать такую, чтобы тянуло к ней, а не от нее. Рассуждения свои я записывала, разнося по колонкам черты своего характера и пристрастий. Меня уже тогда начинала интересовать архитектура, потому что рисовать я умела, а в школе как раз писала реферат о готическом стиле. Меня очень заинтересовали эти стили и эти здания, реферат я написала на пятерку, заранее проделав титаническую работу, бегая по библиотекам и собирая сведения. Интерес не пропал, мне все это нравилось, хотелось знать больше.
Почти два года ушло у меня на принятие решения, пока на первый план не выбился основной принцип: ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН СТРЕМИТЬСЯ К ТОМУ, ЧТОБЫ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ЕМУ НРАВИТСЯ И К ЧЕМУ У НЕГО ЕСТЬ СКЛОННОСТЬ.
И все это время меня терзали страшные угрызения совести, потому что проклятая медицина казалась мне тяжкой обязанностью, а я всегда была человеком долга. Так что же мне делать? Исполнить кошмарную обязанность, которая отравит мне жизнь, или идти за зовом сердца? Я попыталась найти что-то, что позволило бы мне беспрепятственно путешествовать. Оставалась только архитектура.
И еще, разумеется, я хотела писать книги. Я еще не определилась, какие именно. Но заветной мечтой было написать книгу, которую люди бы читали. Мечта была слишком прекрасной, чтобы вот так взять и исполниться…
А пошло оно всё к черту, я все равно буду писать!
На последнюю школьную экскурсию поехали только мы с Янкой. Собственно говоря, ее устраивали для классов на год младше, но кто хотел, мог принять в ней участие на добровольной основе и под свою ответственность, потому что выпускные экзамены были на носу.
Мы отчаянно решились на поездку в надежде, что на всё воля Божья, или мы сдадим, или провалимся, но эти четыре дня нас не спасут. Эта была экскурсия на Мазурские озера, и как раз там мне разрешили порулить пассажирским корабликом, о чем я позволила себе вспомнить в романе «Что сказал покойник».
Наступили наконец треклятые экзамены, и вся беззаботность сгинула, как корова языком слизала. Из-за любых экзаменов я всегда переживала до потери пульса, а от выпускных мне уже за неделю становилось дурно. Я не могла больше выносить это состояние, пошла сдавать первой — грудью на амбразуру.
Начинался экзамен с предмета, который сокращенно назывался «Вопросы». Из семидесяти двух билетов я знала два. Преподавал «Вопросы» учитель, единственный мужчина в женской школе, отлично представляющий себе уровень наших знаний. Меня он заваливать не намеревался, билеты с вопросами приготовил заранее, а один из двух, которые я знала, он специально написал на листочке в клеточку. Все остальные были на нелинованной бумаге.
Учитель со значением посмотрел на меня и сунул билет в общую стопку. Я высмотрела листок в клеточку и вытащила его. Не успела я листочек развернуть, как жуткая ведьма, наша директриса, вдруг сухо процедила сквозь зубы:
— Знаешь, голубушка, я бы предпочла, чтобы ты взяла другой билет.
И тут мне стало все равно. Ну и ладно, провалю экзамен. Безнадежно и с полнейшим равнодушием и вытащила первый попавшийся билет, развернула, посмотрела — и глазам своим не поверила. Это была та самая, вторая тема, которую я отлично знала. Невероятно, но случилось чудо. Оно так потрясло меня, что все экзамены превратились в веселое развлечение.
«Вопросы» я сдала, словно песенку спела, к явной оторопи директрисы.
Следующим экзаменом был польский язык. Чудеса случаются лишь раз, и то на экзамене по «Вопросам» чудо оказалось таким мощным, что должно было наступить некое равновесие, и пришлось расплачиваться: на польском устном мне попался вопрос о кризисе польской литературы восемнадцатого века. Вот именно об этом я не имела ни малейшего понятия. Мне бы пасть духом, но я уже взяла разгон и ничтоже сумняшеся проехалась по литературе столетием раньше и столетием позже, старательно обходя требуемое. Преподавательница польской литературы слушала мой ответ в гробовом молчании, монотонно кивая, а после доверительно призналась:
— Моя дорогая, ты плела страшную чепуху, совершенно не по теме, но так уверенно, что они ничего не поняли, а я не хотела тебе мешать…
«Они» — это официальная комиссия, пришедшая с проверкой.
Экзамены на аттестат зрелости я сдала на очень неплохой средний балл. А вот в институт поступила очень странным образом.
За второй партой, сразу за Янкой, сидела Халина. Были у нее брат и жених. С братом я познакомилась, как-то раз мы даже вчетвером пошли в кино: Янка, Халина, ее брат и я. В кинотеатре он показался мне ужасно симпатичным. Жениха я знала исключительно по рассказам Халины. Та постоянно поверяла нам свои сердечные тайны, в данный момент что-то у них там не складывалось, и я, слушая ее сетования по этому поводу, как-то раз даже подумала: «Какое счастье, что это не мне выходить за него замуж!» Но я на эту тему не высказывалась. Зато призналась Халине, что мне очень нравится ее брат…
— Ты ему тоже, — ответила Халина сухо, каким-то странным тоном.
Вскоре оказалось, что жених и брат — это одно и то же лицо. Помню, что при этом известии я почувствовала себя ну оч-чень глупо.
Оказалось, что при записи в нашу школу должны были присутствовать кто-нибудь из членов семьи Халины, а родители как раз были очень заняты, поэтому пришел жених, представился братом, произвел прекрасное впечатление, и теперь ей приходилось придерживаться этой версии. Сейчас уже такой необходимости не было, но Халина по привычке представляла жениха как брата, и ей даже не приходило в голову, что я не знаю истинного положения вещей. Весь класс знал и смотрел на меня с полным осуждением: я ведь отбивала жениха у подруги.
Никого я не собиралась отбивать, даже в мыслях ничего такого у меня не было. Я попыталась резко ограничить свои контакты с женихом Халины, уйти в тень, возможно, не очень удачно, но мои честные намерения были именно что честными, причем собственное благородство меня окрыляло.
Я очень переживала за Халину, она мне нравилась с самого начала, и меня заела совесть. Она впала в полное отчаяние, и я боялась, что Халина завалит экзамены! Событие-то происходило в выпускном классе.