Но ее человеколюбие имело определенные градации, и мне было бы интересно понять, с большой, средней или малой степенью симпатии ее ласковые серые глаза смотрят на Робби. Когда на неделе я упомянула, что собираюсь с ним на морскую прогулку, ей, похоже, это понравилось, хотя сама она воду терпеть не могла. Мой отец был военным моряком и погиб в океане, когда мне не исполнилось и года, так что ее, конечно, можно было понять.
— Скажи Робби, чтобы он обращал внимание на погоду, дорогая, — посоветовала она мне. — Ты же знаешь, как неожиданно налетает шторм.
Это же она повторила и Робби, когда тот ловко выскочил на причал, чтобы помочь мне спуститься на борт.
— Не беспокойтесь, миссис Воген, — заверил он. — Я опытный моряк. Да и прогноз погоды как по заказу.
— Но местные никогда не доверяли слишком солнечным июньским утрам. Особенно когда над Даунсом такое чистое небо.
Робби засмеялся:
— Миссис Воген, вы же отлично знаете, что местным никогда ничего не нравится! — Он мастерски имитировал любой акцент и сейчас изобразил гортанный сассекский выговор. — «Да вовсе нам и не надо этих новомодных штучек, чтобы сказать, какая погода на дворе. Радио и все такое. Хватит облизать мизинец да и сплюнуть, вот и все».
Мать улыбнулась и напомнила, что мы тоже местные, так что хватит болтать глупости. Робби пообещал, что будет осторожен — не потому, что Даунс напоминает ему Бирнамский лес, движущийся на Дансинан, а потому, что на борту у него ценный груз. И чтобы подчеркнуть заботу о последнем, он на мгновение по-братски приобнял меня за плечи.
Тогда-то я и поняла, что мама на самом деле испытывает к нему неподдельную симпатию, ибо она предложила ему остаться на ужин, если мы явимся не слишком поздно. Обычно мы садимся за стол в половине восьмого.
Затем Робби отшвартовал «Морскую нимфу», оттолкнулся от причала и включил двигатель. От винта пошли белые буруны, а на берег, разбившись о сваи, накатила пологая волна. Когда Робби встал к штурвалу и вывел яхту на фарватер, изящное маленькое суденышко стало подрагивать от гула двигателя.
Пока мы не скрылись за изгибом подковообразной излучины реки, мать продолжала махать нам, стоя на причале, — тонкая девичья фигурка с развевающейся копной светлых волос.
У меня потеплело на сердце, когда Робби признался:
— Знаешь, я просто обожаю твою мать. Как бы я хотел, чтобы у меня была такая!
Я согласилась, что нам с Таней очень повезло.
После чего он не мог не вспомнить:
— Кстати, о Тане. Интересно, она не смогла или не захотела принять участие в сегодняшней прогулке?
— В этот уик-энд она вообще очень занята. Говорит, готовится к какой-то особой презентации. Мне очень жаль.
— Ну и зря. Я же не переживаю. — Робби улыбнулся, дав понять, что так оно и есть, и не добавил больше ни слова.
В воздухе не чувствовалось ни ветерка, а поверхность полноводной реки блестела как шелк. Путешествие к устью было просто восхитительным, потому что побережье на всем пути от Холлиуэлл-Грейндж до моря оказалось совершенно необитаемым.
Около моря берега, покрытые водорослями и болотной растительностью, расширились. В тишине слышалось только ровное гудение нашего двигателя, эхо которого отдавалось под сводами старого каменного моста у замка Лэнгли, да щебет болотных птичек.
Издалека донесся звон церковного колокола, отбивающего каждые полчаса.
— Но не красота ли? — Выпустив штурвал, Робби коснулся моей руки. — Все вокруг дышит миром и покоем! Все так, как и сотни лет назад! Вот почему мне так нравятся эти места.
Мне показалось, что сейчас самое время рассказать ему о мистере Пембертоне и киногруппе. Начала я издалека:
— Ты ошибаешься, Робби. Места здесь отнюдь не такие, какими они были сотни лет назад. Вернее, больше они такими не будут.
— Только не говори мне, что решила пойти по Таниному пути и осесть в большом городе.
— Нет, я предпочитаю остаться здесь. Эта жизнь меня устраивает. Или, точнее, нас.
— Розамунда… что ты имеешь в виду?
— Дело в том…
И я с самого начала рассказала всю историю: как мать прочла объявление Николаса Пембертона, что он ищет дом определенного исторического периода, сохранивший в своем облике дух тех времен; дом, который может стать съемочной площадкой для работы над «Лунными всадниками»; сценарий его написан по популярному роману о разбойниках с большой дороги.
— О мистере Пембертоне, — прервал меня Робби. — Ты имеешь в виду Николаса Пембертона, того самого режиссера?
— Ну да. Но откуда ты его знаешь?
— О, кое-что доводится слышать. — Робби снял руку со штурвала и, дурачась, приподнял мне подбородок. — Не забывай, что и мне доводилось жить в большом мире!
Я согласилась, хотя почему-то всегда воспринимала его как плоть от плоти Сассекса. Хотя он был нашим соседом, только сейчас, как ни странно, мне пришло в голову, что, в сущности, я очень мало знала о Робби.
— Ладно, продолжим! — сказал он. — Не стоит останавливаться на полном ходу. Итак, я предполагаю, что Николас Пембертон выбрал Холлиуэлл-Грейндж и предложил приличную сумму за использование дома по своему усмотрению. В этом и состояла суть его предложения?
Я улыбнулась:
— Именно так.
— Но вы не собираетесь его принимать?
Я отвела глаза. И опустила руку за борт, чувствуя, как тугие струи воды спеленали ее, словно щупальца. Какую-то долю секунды я боролась с искушением рассказать Робби, как мне не понравился этот замысел, пусть даже другого бы хода не было; как мы узнали все в последнюю очередь и как я боялась, что в конечном итоге мама соблазнится преимуществами, которые ей сулил этот жесткий напористый тип, работающий в области, известной безжалостным отношением к людям. Но широко известная преданность семье, которой всегда отличался род Вогенов, не позволила мне произнести ни слова. Наконец я подняла взгляд на Робби. Брови его сошлись на переносице, и, не отводя глаз, он внимательно смотрел на меня сверху вниз.
Стараясь говорить небрежно, я ответила:
— Да, Робби, мы не собираемся его принимать. Мы его уже приняли.
Лицо его, которое вроде начало проясняться, снова потемнело. Как ни странно, на нем проступил гневный румянец. Я подумала, что представления не имела, какое значение эти места, и особенно Холлиуэлл-Грейндж, имели для него.
— Я просто не могу поверить, — наконец тихо сказал он. — Не могу.
Я сцепила пальцы на коленях.
— Это чистая правда.
— Но вы, должно быть, сошли с ума! Вы хоть подумали, чем это кончится? Да они наводнят всю деревню. Они ее просто затопчут. Можете вы себе это представить? Эти места никогда уже не будут такими, как раньше!