Он мрачно усмехнулся:
— Не беспокойтесь, мисс Брэдли, я не пытаюсь вас похитить. Боже упаси! Я отвезу вас прямо в резиденцию. Вы будете жить там, поскольку приехали всего на несколько недель. Но сначала должен вам кое-что сказать, поэтому садитесь в машину.
В тоне явно ощущалась мрачная враждебность. Я сделала как велено и вскарабкалась внутрь. Кожаная обивка была горячей на ощупь. Я чувствовала, как она обжигает кожу под колготками — неудобство бесконечно более выносимое, чем смущение в мыслях. Я следила, как молодой человек усаживался рядом и вытаскивал из кармана брюк связку ключей. Он выбрал ключ зажигания, вставил в замок, но не повернул. Вместо этого он порылся в нагрудном кармане рубашки, извлек карточку безопасности и протянул мне в сложенном виде.
Прежде чем я открыла ее, он сжато и без предисловий потребовал:
— Какого черта вы устроили сейчас такое представление?
— Я? Представление? Когда? Как? Что вы имеете в виду?
— Ну-ну, мисс Брэдли. Почему, вы думаете, мы уезжаем в такой спешке?
— Не знаю. Сама удивляюсь.
— Подумайте, мисс Брэдли. Подумайте.
— Хотите сказать, из-за дона Рамона?
— Из-за вас и вашего поведения с такой личностью, как дон Рамон.
— Я нашла его очаровательной личностью. И очень полезной.
— Не сомневаюсь, — тихо, но мрачно согласился мужчина. — Как большинство женщин.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что я не большинство женщин, и снова закрыла.
— Вы обычно прибываете на новую работу под руку с незнакомцем? — продолжал он.
— Мне стало плохо, — запротестовала я, — я потеряла сознание.
С его суровых губ не сорвалось ни слов сочувствия, ни полезного совета об опасности высокогорья.
— Как удобно! Значит, дон Рамон познакомился с вами таким способом?
— Нет. Раньше.
— Понятно. В самолете?
— Да.
— Вы не тратите время зря, мисс Брэдли.
— Протестую против этого замечания, — бросила я.
— Отклоняется.
— И это не ваше дело, мистер…
— Фицджеральд. Джеймс Фицджеральд.
Он жестом предложил открыть карточку. Фамилия пробудила некоторые воспоминания, но смутные и слабые. И к тому же я была слишком сердита, разгорячена, разочарована и измучена, чтобы слушать внутренний голос. Карточка оставалась крепко сжатой и закрытой в руке.
— И ваше дело очень даже мое.
— Я подчиняюсь послу, — с ледяным достоинством сказала я.
— Конечно. Но, как вы знаете, посол вчера уехал на Вашингтонскую конференцию. — Внезапно он включил зажигание. — Его не будет еще две недели.
— Машина набрала скорость и отъехала от тротуара. К тому времени, когда он остановился на перекрестке, я придумала ответ.
— В таком случае я подчиняюсь только его заместителю, — внушительно сказала я.
Он еще более внушительно протянул:
— Вот именно, мисс Брэдли. Вот именно.
— Первому секретарю, — сказала я слабо угасающим голосом.
На малой скорости мы ехали по дороге, обгоняя ослиные и бычьи упряжки и большие скоростные американские автомобили. С пересохшим ртом я перевела взгляд с сурового профиля рядом на карточку в моей руке. Он слишком молод, слишком красив (если вам нравятся суровые атлеты), слишком просто одет, слишком… Он не может, не должен!
Я открыла карточку. Он был.
Джеймс Фицджеральд. Первый секретарь, британское посольство, Куича. Сквозь пластиковое покрытие фотографии меня буравили суровые глаза мужчины за рулем.
Только этого недоставало, подумала я. Ссора с самого начала. Временная секретарша ударяет лицом в грязь перед временным боссом. И боссом, обладающим огромной, абсолютной властью.
— Вы не похожи на первого секретаря, — сказала я в свою защиту.
— А вы встречали хотя бы одного?
Он умело свернул с главного шоссе на обсаженную деревьями улицу. Я снова учуяла эту сладкую смесь цветочного запаха. С тех пор, как я высадилась на этой земле, ошибочно названной Шангри-Ла, прошла казалось, целая жизнь.
— Нет.
— Тогда как вы можете судить?
Ответить было нечего. По своему ограниченному знакомству с личными делами первых секретарей я помнила, что иногда они в самом деле были растущими молодыми людьми, выполнявшими трудные заграничные назначения. Они всегда отвечали за безопасность и дисциплину. Следовательно, можно ожидать, что они крутые, бескомпромиссные и резкие. Но я никогда не встречала их «живьем».
— Я не ожидала, что меня встретите вы, не ожидала… то есть… Обычно…
На уступку он оказался способен.
— Возможно. — Он сбавил скорость и свернул в открытые двойные белые ворота на подъездную дорогу, обрамленную кустами мимозы. — Но здесь все очень неформально.
Я метнула на него полный недоверия взгляд, который он проигнорировал.
— У миссис Маллёнпорт сейчас играют в теннис. Иначе за вами поехала бы Хестер.
Что-то в том, как он произнес это имя, заставило меня взглянуть на него. С Хестер Маллёнпорт связано сильное чувство. Симпатия или антипатия, приятие или неприятие. Я не была уверена, какое именно.
— Впрочем, я рад, что поехал. — Тон первого секретаря лишил эти слова даже тени возможной лестности. — Следует пресечь взаимоотношения в корне. Мисс Брэдли, пока вы здесь, вы не будете завязывать знакомства с чужими мужчинами в самолете. И продолжать дружбу с доном Районом.
Я почувствовала, как на моих щеках выступил сердитый румянец.
— Вы не можете мне указывать, что делать, а что нет.
— Напротив, я-то как раз и могу.
— Вы такой же деспот, как чарагвайцы! — воскликнула я.
Он мрачно рассмеялся:
— Я бесконечно хуже.
Он развернул «лендровер» перед большой виллой с белыми ставнями, окруженной террасой, на крыльцо с входной дверью вели низкие ступеньки. Вилла была большой, но непретенциозной, о посольском статусе свидетельствовали только герб на двери и высокий белый флагшток с развевающимся Юнион Джеком на лужайке.
Чарагвайский солдат поднял ружье и отсалютовал остановившемуся «лендроверу».
— Когда мы запросили временного секретаря, я ожидал кого-нибудь калибра Евы Трент, — сказал Джеймс Фицджеральд. — Девушка, которую вы заменяете. Она в больнице. — Его лицо смягчилось, но только на миг, затем он продолжал: — Которая соединяет мгновенное послушание, неизменную преданность и абсолютную деликатность. И делает это с готовностью.
Я удивилась, как вообще, не говоря уже об этой странной территории Чарагвай, я смогу соответствовать этому образцу.