СТЕЛЛА. А что мне оставалось? Надо было самой вставать на ноги, Бланш.
БЛАНШ (ее снова знобит). Да, да, знаю. Но это ты отреклась от «Мечты», не я! Я оставалась до конца, билась не на жизнь, а на смерть! Чуть богу душу не отдала.
СТЕЛЛА. Прекрати истерику и говори толком. Что случилось? За что ты билась не на жизнь, а на смерть?.. Что все это значит?
БЛАНШ. Так я и знала, Стелла, так и знала, что ты так и рассудишь все дело.
СТЕЛЛА. Какое дело? Ради бога!
ЕЛАНШ (тихо). Потерю…
СТЕЛЛА. «Мечты»? Она потеряна? Нет!
БЛАНШ. Да, Стелла.
Они смотрят друг на друга; между ними стол под желтой клетчатой клеенкой. Бланш чуть кивнула, Стелла опускает глаза на свои руки на столе. И все громче музыка — «синее пианино». Бланш отирает лоб платком.
СТЕЛЛА. Но как? Что случилось?
БЛАНШ (вскакивая). Хорошо тебе спрашивать, что да как!
СТЕЛЛА. Бланш!
БЛАНШ. Тебе что… сидишь себе здесь… И ты еще берешься судить меня!
СТЕЛЛА. Бланш…
БЛАНШ. Я! Я! Я приняла на себя все удары — избита, измордована… Все эти смерти! Нескончаемая похоронная процессия… Отец. Мама. Ужасная смерть Маргарет. Она так распухла, что тело не укладывалось в гроб: так и пришлось — просто сжечь. Как падаль на свалке. Ты всегда успевала на похороны, Стелла, не пропустила ни одних. Но похороны — что… а вот смерти! На похоронах тишь да гладь, но умирают — кто как. Умирающие хрипят. Задыхаются. И — плачут… «Не отдавай меня, дай пожить!» Даже старики, и те подчас — не отдавай их, не отдавай! Как будто в твоей власти. А похороны… благолепие, красивые цветы. И… о, как роскошны эти ящики, в которые их заколачивают! Не подежуришь у их кровати, когда они кричат: «Не отдавай!», и в голову не придет, как отчаянно, из последних сил, цеплялись они за жизнь. Тебе такое и не снилось, а я это видела. Видела! Видела! А теперь… глядишь на меня, и глаза твои обвиняют — я проворонила наш дом! А откуда, черт возьми, брались, по-твоему, средства? Чем, по-твоему, плачено за все эти болезни и смерти? Смерть бьет по карману, мисс Стелла! А вслед за Маргарет — старенькая кузина Джесси, тут как тут. Да, неумолимый жнец прижился у нашего порога, Стелла. «Мечта» стала его штаб-квартирой. Родная!.. Вот так то она и прошла у меня сквозь пальцы. Разве кто из них, умирая, отказал нам что-нибудь в завещании? Или хоть цент по страховке? Одна только бедняжка Джесси — сотню, себе на гроб. Вот и все, Стелла. Да я со своим жалким учительским окладом. Да, клейми меня. Сиди вот так, глаз с меня не спуская, думай, что это я не сберегла наш дом. Я не сберегла? А где ж ты-то была? В постели… со своим поляком!
СТЕЛЛА (вскакивая). Бланш! Уймись. Довольно. (Идет к спальне.)
БЛАНШ. Куда ты?
СТЕЛЛА. В ванную, обмыть лицо.
БЛАНШ. Ах, Стелла, Стелла… плачешь?
СТЕЛЛА. Тебя это удивляет?
БЛАНШ. Прости… Я не хотела.
СТЕЛЛА уходит в ванную.
На улице слышны мужские голоса. СТЭНЛИ, СТИВ и МИТЧ подходят к дому.
СТИВ. …И вот он его песочит, песочит: и то, мол, не так, и это, и ни к чему ты не годен, и чему тебя только учили, и опыта у тебя, мол, нет. А парень вздохнул и говорит: «А где ж опыта раздобыть?» А тот ему: «Ах ты вон из каких! А ну уматывай отсюда!»
Громкий хохот.
Заслышав голоса мужчин, Бланш забивается в спальню. Взяла с туалетного столика фотографию Стэнли, всматривается, снова ставит на место.
Так завтра с вечера в покер?
СТЭНЛИ. Да, у Митча.
МИТЧ. У меня нельзя. Мать еще не выздоровела. (Собирается уйти.)
СТЭНЛИ (ему вслед). Ладно, тогда у меня… а ты ставишь пиво.
МИТЧ делает вид, что не слышал, прощается и, негромко напевая про себя, уходит.
ЮНИС (кричит сверху). Эй, вы там! Расходитесь. Я приготовила спагетти, а съела все сама…
СТИВ (поднимаясь по лестнице). Сказано тебе было и так и по телефону — мы играем! (Мужчинам.) Только, чтоб пиво как пиво!..
ЮНИС. Да ты и не звонил.
СТИВ. Сказал еще за завтраком и звонил в перерыв…
ЮНИС. Ладно, ладно, никому не интересно. Ты и домой-то заглядываешь раз в год по обещанию.
СТИВ. А тебе что — надо, чтоб все знали?
Смех, прощальные возгласы расходящихся мужчин. Рванув дверь, в кухню входит СТЭНЛИ. Среднего роста — пять футов и восемь-девять дюймов, — сильный, ладный. Вся стать его и повадка говорят о переполняющем все его существо животном упоении бытием. С ранней юности ему и жизнь не в жизнь без женщин, без сладости обладания ими, когда тешишь их и ублажаешь себя и не рассиропливаешься, не даешь им потачки; неукротимый, горделивый — пернатый султан среди несушек. От щедрот мужской полноценности, от полной чувственной ублаготворенности — такие свойства и склонности этой натуры, как сердечность с мужчинами, вкус к ядреной шутке, любовь к доброй, с толком, выпивке и вкусной снеди, к азартным играм, к своему авто, своему приемнику — ко всему, что принадлежит и сопричастно лично ему, великолепному племенному производителю, и потому раз и навсегда предпочтено и выделено. Женщин он привык оценивать с первого взгляда, как знаток — по статям, и улыбка, которой он их одаривает, выдает всю непристойность картин, вспыхивающих при этом всполохами в его воображении.
БЛАНШ (невольно отступая под его пристальным взглядом). Вы, конечно, — Стэнли? Я — Бланш.
СТЭНЛИ. Сестра Стеллы?
БЛАНШ. Да.
СТЭНЛИ. Здравствуйте. А где наша хозяйка?
БЛАНШ. В ванной.
СТЭНЛИ. А-а. Не знал, что вы собрались в наши края.
БЛАНШ. Я…
СТЭНЛИ. Откуда приехали, Бланш?
БЛАНШ. Я… я живу в Лореле.
СТЭНЛИ (подходит к стенному шкафу, достал бутылку виски). В Лореле? Ах да. Ну конечно же, в Лореле. Не в моей зоне. В жаркую погоду этого зелья не напасешься. (Рассматривает бутылку на свет, определяя, осталось ли в ней что-нибудь.) Выпьем?
БЛАНШ. Нет-нет, почти и не прикасаюсь, редко-редко.
СТЭНЛИ. Есть и такие: сами прикладываются к бутылке редко, а вот она к ним — частенько.
БЛАНШ (вяло). Ха-ха.
СТЭНЛИ. Все на мне прилипло. Ничего, если я без церемоний? (Собирается снять рубашку.)
БЛАНШ. Пожалуйста, прошу вас.
СТЭНЛИ. Ничем не стеснять себя — мой девиз.
БЛАНШ. И мой. Сохранять свежесть — дело нелегкое. Я и ни умыться, ни попудриться еще не успела, а вы уже и пришли.