— Полковник Брилев.
Председатель оторвался от бумаг. Не выпуская перьевой авторучки, он пару секунд изучал военного разведчика. Он смотрел на него взглядом больного доктора.
— Здравствуйте, Юрий Васильевич, — первым поздоровался он. — Вы — офицер Главного разведывательного управления. Уже много лет вы входите в номенклатуру ЦК КПСС. Много лет вы пользовались высшей привилегией быть неподконтрольным аппарату КГБ. За эти годы наше ведомство не задало вам ни одного вопроса. Против вас не было предпринято ни одной санкции. О ваших ошибках нам докладывает ваш руководитель. Он же имеет привилегию проводить любые расследования ваших действий. В крайнем случае, вами займется отдел административных органов ЦК. Вы обратились в Комитет госбезопасности. О вашем шаге вы немедленно должны доложить вашему руководству. Впредь я вам советую гордиться своей независимостью от любых других организаций. До свидания, Юрий Васильевич.
И перо снова замелькало в его руке.
Знает он или не знает о моей проблеме? — думал Брилев, разворачиваясь на каблуках и шагая к двери. Скорее — да. Что тут же нашло подтверждение. Шеф КГБ остановил полковника вопросом:
— Ваша дочь замужем?
— Нет.
— Тогда это серьезно. Желаю успехов.
По прошествии времени стало ясно, кто и в чьем стиле пожелал полковнику успехов: последнее колено в генеалогии «императоров» КГБ, отрыжка некогда могущественных царей, жалкая копия покойного Андропова. Но тогда копия казалась оригиналом.
Может быть, эти воспоминания и размышления вывели генерала из последнего равновесия, или вообще все ему надоело, но он резко поднял наградной пистолет и выстрелил себе в висок.
Испания
...Солнечный вечерний свет струился по каменной кровле террасы. Из нее открывался роскошный вид на голубую лагуну, обрамленную чистым белым песком, с неохотой отдающим свое тепло загорающим на пляже девушкам. Они отдыхают под звуки моря и доносящиеся из бара неаполитанские мелодии.
Казалось, ничто не изменилось с того времени. Даже вопрос Весельчака прозвучал в его неизменном стиле:
— Вы заметили, какая женщина удостоила вниманием нашу...
— Мы заметили, — перебил товарища неугомонный Кок. Он направил бинокль в сторону Левыкиной и закончил: — Вся в пятнах, как жирафа. Хотя «подвески» у нее ничего, «ходули» ровные. Она сегодня еще ничего не ела, — проявил Николай сердечную наблюдательность. — На мужиков смотрит голодными глазами. Кормить надо лучше наших министров, тогда и... — Кок забористо и запоздало хохотнул: — Кто там у нас мечтал о коже без изъяна?..
Левыкина появилась в «Мечте» во втором часу дня. Ее сопровождали два офицера охраны. Они учли рекомендации министра и «не маячили у нее перед глазами». Обстановка в отеле, отдыхающие и обслуживающий персонал не внушали опасений. Что выяснилось, однако, после ряда проверок и наблюдений.
Любовь Юрьевна устроилась за столиком, где некогда наблюдала за агентами Алекса Абрамова ее знакомая из рекламного бюро. Над ней полоскался на легком ветру полосатый тент, глаза скрывали солнцезащитные очки. Порой она снимала их, чтобы получше разглядеть ту ли иную «особь мужского пола».
Она видит и тридцатилетних мужчин и чуть постарше, в некоторых угадывает профессионалов.
Левыкина видела недавно по телевизору фильм о подготовке спецназа в амазонской сельве. Пятнадцать человек в возрасте от тридцати до сорока выживают в джунглях, кормят полчища гнуса, выбираются из болот, жрут змей и лягушек, строят навесы от проливных дождей.
Мужчин было не так много. Левыкина насчитала не больше пятнадцати. Это не считая инструкторов, которые, на ее взгляд, мотались туда-сюда без толку. В одном лысоватом мужчине она, полагая, что не ошибается, угадала командира группы. Он был среднего роста, сухопарый, с утомленным лицом, которое красноречиво говорило о трудной недавно выполненной работе. Он хорошо плавал, надолго задерживаясь под водой. Когда он выходил на берег, высоко поднимал голову и нежился под ласковым солнцем.
«Им противостояли преступные и партизанские группировки Колумбии».
Да, это он. Точно он. Один из людей, который вернул ей жизнь, подарил навсегда утерянное счастье.
Только подарил — пока она не тронула подарочную упаковку.
Наплевав на запрет капитана Абрамова, Левыкина решительно двинулась навстречу лысоватому командиру группы. Но тут ей дорогу преградил парень лет двадцати с небольшим, с длинными крашеными волосами и бородкой, заплетенной в две косички. Любовь Юрьевна хотела обойти инструктора подводного плавания, который только отпугивал клиентов своей дикой внешностью, но тот снова настырно встал у нее на пути.
— Характер у вас, я погляжу, как между кошкой домашней и рысью лесной. Спокойно, товарищ министр, — чуть тише осадил ее Николай Кокарев. — Что это вы бросаетесь на первого встречного? Вам нужен я, — акцентировал Кок. — И я вам скажу почему. Сижу я на террасе, парни спрашивают меня: «Слушай, а что это ты здесь какой-то грустный сидишь?.. Уйми вон ту тетку. Слух прокатился: большая шишка она, министр информатики». Ничего себе, говорю, кедровая шишечка! Прямо не знаю, что с этим дерьмом делать. В общем, меня командировали пообщаться с вами. Потому что благородство у меня из всех щелей в гидрокостюме прет.
Левыкина остолбенела от такого нахальства и не сразу на него отреагировала.
— Кто вы такой?! — воскликнула она в негодовании.
— Вы не поверите! — в тон ей ответил Кокарев.
— Уйди с дороги!
— Ладно, иди, — перешел на «ты» Николай. Он сделал шаг в сторону.
Левыкина уже миновала его, но вдруг остановилась как вкопанная. Она не верила своим ушам. Не поверила внезапно заслезившимся глазам, обернувшись на Николая.
— Я-то через тебя хотел попенять Абрамову... — Кок неподдельно вздохнул и наслал на лицо печаль. — Капитан какую работу нам обещал? Типа, сделай всех, или стой, гад, а то башку отстрелю! И полный reckoning. А тут что вышло? Я еще месяц назад спрашивал: где какой-никакой солюшен операции? Колумбия — это вам не Старый Буян. Там кокаин выращивают, а не картошку. Ведь первый человек, которого я встретил в Кордильерах, был вооружен противотанковым гранатометом. Я сразу присвистнул: «Классный у тебя рокешник, брат!» Что дальше? Ну впаял я ему высшую меру...
«Милый парень» снова спрятался за своим обычным словесным озорством. Он был совсем другим, когда подсел в самолете к Джебу. Он казался доктором. Он вспрыснул своему командиру дозу успокоительного:
— Не грусти, Джеб! Еще один день прожит. Пусть не весь день, а его часть. Впереди закат — но не наш. У нас ночь впереди — звездная, мед с молоком. Знаешь, брат, не все дороги ведут в ад, не все — в рай. Есть и другие направления — с приличными тупиками, ну? Когда-нибудь мы снова упремся в кривую каньона. Главное, места в душе полно, а глаза открыты.