Что?
Она добивается ответа.
Ловит каждое слово и повторяет за ним, шевеля красными губами и проводя по ним языком. Она слышит то, что он не мог узнать при всем желании. Его языком руководят его желания и фантазии.
Еще. Дальше.
Повторить?
Он подчиняется. Хочет ли он расстегнуть на ней блузку?
У него не получается. Пальцы подрагивают, не справляются. Она помогает ему, улыбается. Ей неловко стоять лицом к нему и сгорать под его взглядом. Она прячет взгляд, поворачиваясь к нему спиной. Он касается ее, проводит рукой по телу...
Габриель провел рукой по телу Дианы...
Да, несомненно, это она, девушка из его грез, его воплотившаяся в реальность мечта, приходящая и уходящая, желанная няня.
Она была частой гостьей в его мыслях. Сжимала его сердце, трогала его губы, опуская их уголки. Она навевала грусть, ибо олицетворяла собой нежную, уходящую зрелой и приходящую юной ласковую осень.
В своих грезах он не успевал за ней, вечно ускользающей из его объятий. Разум отказывался принять близость с ней и нашептывал что-то об осквернении, образе, иконе... И не мог понять: она издевается над ним, или он сам истязает себя. Уже в то время он мысленно искал спасения своей души, подсознательно подумывая о Боге и вере в его силу.
Он боялся ее как реальной нереальности. Она была видением, гостьей из потустороннего мира. А эта...
Габриель тяжело сглотнул. Он смотрел на шлюху. Грязную, одурманенную героином сучку. Он сорвал с нее остатки одежды, крепко, до боли в своих пальцах, вцепился в ее руку... но насиловал ее глазами, отыгрываясь на ней за свою опороченную мечту.
Реальный облик Дианы, ее плоть оскверняли святой образ вечно совращающей его мечты.
Он олицетворял собой демона с копии акварели Ропса «Похищение» из знаменитой «Сатанинской серии». Член демона обвивал его икроножную мышцу и доставал до помела, черенком которого он совокуплялся с рыжеволосой похищенной девицей.
Габриель преследовал цель и прятал за ней свои пороки, все, что копилось в нем всю сознательную жизнь. Но в какой-то миг понял, что стремился к этому моменту – когда посиневшие губы девушки изогнулись от боли – долгие годы. Он жил местью к ней, всегда хотел не близости, а ее смерти. Странное, дикое состояние. Он перешел какой-то значимый рубеж, за которым осталась жизнь, пролетевшая впустую. Только он не понял одного: он оставлял взятый им рубеж или ступал на неосвоенную территорию. Потому что для него это были разные понятия.
– Тебе больно? – спросил Габриель, отпив из бутылки вина. Не дождавшись ответа, плеснул в девушку.
– Да, – ответила она. Однажды она сказала «нет» и была наказана.
– Рассказать тебе о себе?
– Расскажите.
Он подошел к Диане, развязал веревки на руках и ногах.
– Походи немного.
Разговаривал с ней, наблюдая.
– Меня никогда не покидало желание стать на сторону дьявола. Потом это переросло в потребность.
Через пять минут он снова связал ее.
– Завтра я снова приду. Извини, крошка, но в моей ситуации мне не до справедливости.
Он отошел к двери и издали показал шприц с наркотиком.
– Хочешь?
– Да, да, – быстро закивала девушка. Не привыкание давало о себе знать, а требовалось обезболивающее, снотворное средство. Она проспит, не чувствуя боли, сутки. Ну или почти сутки. Так будет продолжаться до тех пор, пока ее не найдут.
Габриель подошел и присел на кровать. Пошлепав пальцами по сгибу руки девушки, перетянул руку жгутом, ввел иглу в вену, потянул поршень, проверя, попал в вену или нет, освободил жгут и медленно ввел наркотик. Тихо сказал, уподобившись Пилату:
– Мои руки не проливали крови, мои глаза не видели ее... Не ты мне нужна, но отец твой.
* * *
Он увидел Камиллу и не сразу очнулся от воспоминаний. Он вздрогнул. Ему показалось, он видит Диану – живую, повзрослевшую, сказочно красивую. Или похорошевшую? В черном купальном костюме, в огромных очках с непроницаемыми стеклами она сидела на берегу, подогнув колени, и смотрела на игру волн. Она словно дожидалась его...
Она разрывалась, корчилась, сходила с ума, вскрикивала по ночам...
– Расскажи, как ты убил мою дочь.
Габриель не успел заметить, как женщина сняла очки... и пистолет с предохранителя.
Теперь она сама могла привести доказательства вины Морето. Они были выписаны на его лице: ровные капельки пота на лбу, носу, щеках... как волдыри от ожога.
Только недавно Габриель думал о том, что могло бы его изменить до неузнаваемости: полста килограммов веса. Даже без волос, но зажиревшего, его не узнала бы родная мать. И вот сейчас она не узнала бы его.
Он не мог думать о своем проигрыше, выигрыше русских. Он видел свою смерть, но не был готов встретить ее как проходящий сон.
Камилла словно совершала ритуальное убийство. Она выстрелила Габриелю в грудь, а когда он упал, раскинув руки, прострелила ему локтевые сгибы, возвышаясь над ним. Она смеялась как ненормальная, глядя на бьющие из вен фонтаны крови. Даже Абрамов подошел к ней с опаской и плавным жестом опустил ее руку с пистолетом.
С наигранной простотой он отер пот со лба и спросил:
– Дело закрыто?
Камилла не ответила.
Проходя мимо тела Габриеля, бросила ему на грудь пистолет.
Ватикан
Симоне Лоренцо назначил встречу в капелле Паолина. И вот Юсупов впервые рассматривает росписи Микеланджело, по сути – статические зарисовки, слушает заключительные слова гида:
– Фреска «Обращение святого Павла» – более раннее произведение великого итальянского мастера. Несмотря на отпечаток бурного движения, порывистая динамика соединяется здесь с мгновенным окоченением...
Посетители капеллы удалились. Через пять минут Юсупов услышал сзади голос:
– Извините, что задержал вас, полковник.
Петр обернулся. В пяти шагах от него стоял Лоренцо, одетый в сутану. Он изобразил полупоклон в сторону кардинала, не сводя с него глаз.
– Здравствуйте, монсеньор.
– Здравствуйте. Надеюсь, и вы не задержите меня. Начинайте.
Юсупов взял обязательную паузу.
– Габриель Морето сказал: "Глава внешнеполитической разведки Ватикана в курсе невнятного объяснения Мельядо относительно «мадридского золота». Якобы слова прелата были следующими: «Юсупов поверил в бред умирающего епископа Рейтера и заразил им некоторых членов братства».