Джек
Все говорят, что ненавидят больницы. Я отношусь к ним иначе. Во всяком случае, я отношусь к ним гораздо лучше, чем к моргам. И кладбищам. Стоит напомнить людям об этих местах, и они, как правило, принимают твою точку зрения. Или они просто замолкают, не зная, что сказать.
Я начинаю ненавидеть эту больницу. Я уже целую вечность меряю шагами коридор, но ничуть не приблизился к ответу на вопрос: «Что с Либби? Выздоровеет ли она?» Она просто обязана поправиться. Я знаю, что так и будет, но я предпочел бы, чтобы кто-нибудь это подтвердил. Вместо этого они пытались удержать меня в отделении неотложной помощи, задавая мне дурацкие вопросы, заставляя выполнять простейшие тесты и принуждая меня сидеть неподвижно, чтобы они могли обработать мои раны. Раны? Несколько порезов и небольшой ожог от подушки безопасности — это не раны. Внутреннее и внешнее кровотечение, шок, не позволяющий произнести ни слова, клиническая смерть по дороге в больницу — вот результат настоящих ран, и все это произошло с Либби.
Внезапно передо мной возникает образ Либби, искалеченной и пойманной в ловушку, которой стала груда искореженного металла, некогда бывшая предметом моей гордости и источником радости. И уже в который раз с момента аварии это видение вырывает ощутимый клок из моей души. Я пытался до нее дотянуться, я хотел остаться и держать ее за руку, но спасатели сказали: «Нет». Их готовят к таким ситуациям, и они знают, как надо правильно вести себя во время того, как человека вырезают из разбитого автомобиля. Я этого не знал. «Но вы не любите ее так, как я! — хотел я сказать двум спасателям, оттеснившим меня к машине «скорой помощи». — Если вам придется выбирать между своей жизнью и жизнью Либби, вы выберете себя. А я выбрал бы ее. В любом случае».
Меня убивает ожидание. Что они делают так долго? Они сказали, что у нее внутреннее кровотечение, в основном из разорванной селезенки, и что глубокие раны на голове по-настоящему опасны. Похоже, они были абсолютно уверены в своем диагнозе и совершенно точно знали, что им предстоит делать. Но в этом случае они могли бы уже хоть что-то мне сообщить. Должны же они уже знать, выкарабкается она или нет! И если выкарабкается, станет ли она прежней Либби. Я упираюсь лбом в стенку кофейного автомата и пытаюсь глубоко дышать. Пытаюсь утешить себя тем, что отсутствие вестей — само по себе хорошая весть. Чем дольше они там находятся, тем больше времени они посвящают исцелению моей жены.
— Мистер Бритчем, какая встреча!
Ее голос — явление из ночных кошмаров, ее лицо — оттуда же. Внешне она не уродлива, но во всех остальных отношениях просто омерзительна. Верно говорят, что красота обманчива. Что касается этой женщины, то уродство является ее сущностью, и обмануться тут невозможно. Оно слизью скользит по ее жилам, пропитывает все органы, а затем изливается в мир, показывая всем, с кем они имеют дело.
Я выпрямляюсь во весь рост и оборачиваюсь к преследующей меня женщине. Хотя это низкорослое существо скорее похоже на гермафродита — короткая стрижка, смуглая кожа, вздернутый нос и круглые злобные глаза. Моя враждебность от нее не укрылась; более того, она, скорее всего, на нее и рассчитывала, потому что в ответ на мой пристальный взгляд улыбается и извлекает из кармана блокнот и ручку.
— Госпожа Морган! — в тон ей произношу я.
— Для вас сержант Морган, — уточняет она. — Но, если хотите, можете называть меня Мэйзи. Нас ведь многое с вами связывает, верно, Джек?
За ее спиной маячит полицейский в штатском. Он так же безлик, как и она, но мне кажется, что я вижу его впервые. Видимо, он не арестовывал ни одного из моих клиентов. С другой стороны, уголовная полиция обычно не занимается мелкими правонарушителями, которых я обычно представляю.
— Итак, мистер Бритчем… Джек, — произносит она, многозначительно поднимая ручку и прижимая ее кончик к странице блокнота. — Вам не хочется рассказать мне о случившемся?
— Вам поручили выяснить обстоятельства обычного дорожного происшествия? — спрашиваю я. — Чем вы заслужили подобную немилость?
— Мне не хочется вас разочаровывать, Джек, но, когда я узнала, что это не обычное дорожное происшествие, поскольку в него попали вы и ваша жена, я поняла, что обязана приехать и лично выслушать, как вы будете объяснять тот факт, что рядом с вами умирает уже вторая женщина.
В ее устах любая фраза звучит цинично и покровительственно. Хуже того, она звучит так, как будто ты в чем-то виноват и рано или поздно твоя вина будет доказана.
— Она не умрет.
— Будем на это надеяться, верно? Иначе вам будет довольно затруднительно объяснить смерть двух своих жен. Причем, если не ошибаюсь, и в этом случае вы снова оказались единственным свидетелем.
— Свидетелей было полно. К тому же кто-то въехал в нас, а не наоборот.
— Хм-м-м, а вы не находите странным то, что сработала только одна подушка безопасности, и именно ваша?
— Подушка безопасности пассажирского сиденья с самого начала была неисправна. Я все собирался ее заменить или починить, но руки так и не дошли. Я и сам себя за это корю.
— Ваша жена знала, что подушка неисправна?
— Да, — процедил я сквозь зубы.
— Подозрительный человек мог бы указать на то, что подобного несчастного случая следовало ожидать. А если точнее, он не мог не произойти.
— Я вижу, госпожа Морган, вы хотите что-то мне сообщить. Говорите же.
Она качает головой, поджимает свои тонкие губки и приподнимает бровь.
— Да нет, ничего. Просто мне интересно, знает ли ваша вторая жена, что, вступая с ней в брак, вы обязаны были официально предупредить ее о вероятности крайне короткой продолжительности ее жизни.
— Если у вас появились доказательства того, что я убил… — мне до сих пор трудно произносить ее имя. Я пытаюсь не делать этого в присутствии Либби, потому что при каждой попытке его произнести у меня в горле возникает ком, который прорывается рыданиями, — …Еву, предъявите мне обвинение и отдайте под суд. В противном случае убедительно прошу вас оставить меня в покое.
— Ах, Джек, если я оставлю вас в покое, вы решите, что это сошло вам с рук, а я не могу этого допустить.
Она хочет, чтобы я вышел из себя, чтобы я заорал на нее, продемонстрировал свою вспыльчивую натуру. Именно этого она добивалась во время допросов. Она давила на меня, пока я не выдерживал и срывался. Ей только того и надо было.
«Вот что произошло между вами: она рассказала вам о своем прошлом, и вы ее нечаянно убили. Это так? Вас можно понять. Многие женщины способны довести мужчину до белого каления. Они вытворяют всякие штучки, так и напрашиваясь на оплеуху-другую, способную поставить их на место. Именно это произошло? Мы поймем, если так оно и было».
Но, даже кипя от ярости, я отвечал ей, что не способен ударить женщину, а тем более Еву.
«Я ее люблю, — снова и снова повторял я. — Я ее люблю. Как можно убить любимого человека?»