– Отличное, – похвалил Скумбатов. – Еще на бутылочку не расщедришься?
Джабраил погрозил гостю пальцем, прекрасно разобравшись с «пивной» дипломатией русского спецназовца. Тот приехал за тысячи километров, и без откровенного разговора его миссия будет выглядеть длинной и опасной прогулкой.
– Посиди здесь, я схожу за пивом.
Пока командир спецназа отсутствовал, Один-Ноль успел осмотреться. Его единственный глаз шарил по довольно дорогой мебели добротного кирпичного дома; удивляли книги, стоящие на полках, приличная коллекция видеокассет и лазерных дисков.
Вернувшись, хозяин снял куртку, оставаясь, как и гость, в майке, но не снял головного убора – зеленой военной кепки с длинным козырьком.
– Договоримся так, Саня, – сказал Джабраил, за компанию с гостем прихлебнув из бутылки. – Если бы ты был частным лицом...
– А я и есть частное лицо. – Один-Ноль потрогал повязку, пересекающую его обезображенное предательским ударом ножа лицо. – Видишь, одной части не хватает. А если серьезно, то разговор я веду от себя лично. Я давно не на службе.
– Однако о тебе мне сообщил офицер направления ГРУ.
– Не обращай внимания. Я скажу так, как сказал ты. Малик хочет поквитаться с моим человеком, а я не хочу, чтобы Малик сделал это.
– Ну? От меня-то ты чего хочешь, помощи?
– Сделай в два раза больше, чем я: закрой оба глаза и послушай, что я скажу.
Ямадаев встал и прошелся по комнате, половицы под его тяжелым шагом натужно заскрипели.
– Про какого человека ты говоришь?
– Ты видел его однажды. Малик считает его своим кровником. Но с таким же успехом он может считать таковым и меня. Раз уж пошел откровенный разговор, то и я приложил руку к тому, чтобы один из родственников Малика больше не встал с земли. Честней некуда, Джабраил, сам понимаешь. Я прошу за русского у тебя, чеченца, спецназовца. Мы вместе долбили ваххабитов, ты вспомни. А разве братья Малика не были ваххабитами?
– Они были его братьями, – возразил Ямадаев.
– Значит, мы не договорились?
– Я этого не говорил. – Командир спецназа хотел помочь товарищу, но не знал чем. С Маликом договариваться бесполезно. Он может поставить жесткие условия главе нынешней администрации Чечни в духе Скумбатова: или вы закрываете глаза, или я бросаю работу. Куда он денется – уедет в Москву, в Питер – неважно. Важно, что не будет авторитетного и преданного человека у Казбека Надырова. Человека, относящегося к ведомству, которому пророчили будущее в Чечне и на него же рассчитывали, человека из УВД.
Надырову нужно укреплять свой «трон», и он уже окружает себя надежными людьми. Кого-то покупает, кого-то ему отдают на откуп. Ему нужен порядок, а порядок военный свое отжил, чекистский не годился в корне. Как глава города подбирает себе, или под себя, начальника милиции, так и Надыров уже подобрал человека, который станет не по правую его руку, но позади. А это очень важно. И если он потеряет его, потеряет тыл и в тот же момент – власть. Аксиома.
А вообще для Надырова власть сомнительна, пока федеральные войска в республике.
Еще немного, и Малик, которому Надыров не видел замены, приберет к рукам разрозненные банды боевиков; некоторые по его призыву спускаются с гор и идут служить в милицию. Будет ли двоевластие в Чечне? Вряд ли. Но вот из двух громких голосов правом вето будут обладать двое. А это уже анархия.
Джабраил – военный, он поступил мудро, когда, одевшись в камуфляж, спасал жителей Гудермеса и входил с генералом Трошевым в город. Этого не сделал больше никто из влиятельных людей республики.
Вот сидит перед ним русский, кровник его земляка. Но в душе нет позыва пригласить для продолжения беседы еще одного человека, Малика. Почему нет позыва? Может, душа устроена у всех по-разному?
– Я не стану мешать тебе, Саня. Делай свое дело. Но если мне прикажут, я убью и тебя, и твоих товарищей.
– Кто прикажет, Джабраил?
– Генштаб, – коротко ответил Ямадаев. – Я человек военный и состою на службе Российской армии.
– Что скажет товарищ Жюков? Что скажет Гэнштаб? – с акцентом сказал Скумбатов.
– Да, Генштаб.
Командир спецназа знал цену своим словам и отвечал за них. И говорил искренне. Недоговорил лишь одного: если бы ему приказали уничтожить Малика, он бы сложил оружие.
– Слушай, – сказал Джабраил, – если ты пришел сюда за союзником, то ошибся адресом. Но я краем уха слышал, что Малик привез в Грозный своего кровника. Помнишь, я говорил тебе о подвале в своей роте? Так вот, сейчас подвал грозненского ОМОНа так же пуст, как и мой. За исключением одного человека. Его Малик от себя не отпустит. Так что ты найдешь его там.
– А склад позади базы?
– Вряд ли там кто-то есть. Время от времени Малик скрывает там бойцов, которые мелкими группами просачиваются через российско-грузинскую границу или просто спускаются с гор. Кому-то из них Малик выправляет документы; а те, кто находился в федеральном розыске, покидают убежище лишь для того, чтобы осуществить теракт, тайно встретиться с друзьями и родственниками. Но вот уже месяц я ничего не слышал об этом. Может, Малик имел серьезный разговор с Надыровым, кто знает?
Джабраил в раздумье потеребил мочку уха.
– Ты сказал, что я однажды видел человека, которого Малик привез на свою базу. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы мы с ним могли встретиться.
– Видел, Джабраил, и знаешь его по кличке Пантера. Он ножи классно метает – ты еще удивлялся.
– Его я помню, но мы говорим о разных людях, Саня. Малик хочет поквитаться с летчиком, пилотом «Су-24», его он привез на свою базу. Разве ты не знал?.. Э, Саня... Выпьешь водки?..
* * *
Пыльная неровная дорога, «УАЗ» нещадно трясет на ухабах, Саня Скумбатов возвращается в Грозный, думает о пленнике, о начальнике ГРУ. Думает о Джабраиле. Но в первую очередь – о Марковцеве. Хорошо зная Сергея, Скумбатов все же не знал, как ему поступить. Как ему сказать, что все это время они тянули пустышку? Как назвать пустышкой пусть и незнакомого, но своего брата-военного? Как, промолчав, сдержать тяжелый взгляд бывшего комбата: «И ты, Брут...»?
Как можно сбить его перед финишной лентой? Падения не избежать, но пусть оно произойдет за чертой.
Марку нельзя говорить правду по одной только причине. Он по большому счету – голова, мозг операции. Сейчас он работает на одних эмоциях, и это в данном случае хорошо. А удар по рукам равносилен удару по качеству, по времени, по настрою. Но в то же время – удар по доверию, дружбе.
Марк остынет; но до той поры он, ранимый именно в этом вопросе, работающий на вере и надежде на спасение человека, будет ненавидеть всех и каждого. Прикроется ли тем, что кровная обида выступила пеной у рта именно недоверием к нему, неверием в его силу? Не прикроется и не скажет, за него скажут его глаза, не перестающие удивлять усталостью и долей сумрачности.