Там пахло Мерси: илом и солью. И именно туда, по настоянию Сюзанны, они сейчас направлялись. Они прошли, не произнеся ни слова, по Джамайка-стрит до Док-роуд, затем зашагали вдоль высокой черной стены, огораживающей доки, пока не обнаружили ворота, через которые можно выйти к верфям. Вокруг было пустынно. Прошло много лет с тех пор, когда последний большой корабль заходил сюда на разгрузку. Они брели через призрачный городок заброшенных мастерских. Взгляд Кэла то и дело скользил в сторону, на лицо идущей рядом женщины. Он чувствовал, что с ней произошла некая перемена, появилась какая-то тайна, и он не мог подобрать к этому ключ.
Зато поэту было что сказать.
«Разучился говорить, сынок? — съехидничал он в голове Кэла. — Она странная штучка, верно?»
Конечно же так оно и было. Когда Кэл впервые увидел девушку у подножия лестницы, она показалась ему не от мира сего. Это их и объединяло. В них жила одинаковая целеустремленность, и ее подогревал невысказанный страх потерять след тайны, о которой они так долго мечтали. Или же Кэл обманывал себя, отыскивая в лице Сюзанны следы собственной жизни? Может быть, лишь страстное желание найти союзника заставляет его видеть сходство между ними?
Сюзанна всматривалась в реку, и змейки солнечного света, отражавшегося от воды, пробегали по ее лицу. Кэл знал ее всего одну ночь и один день, но она пробуждала в нем те же противоречивые чувства: неловкость и полный покой, ощущение чего-то знакомого и одновременно неведомого, — какие он испытал при первом взгляде на Фугу.
Кэл хотел сказать ей и об этом, и о многом другом, если бы только мог подобрать слова.
Но первой заговорила Сюзанна.
— Я видела Иммаколату, — сообщила она, — пока ты сражался с Шедуэллом…
— Да?
— И я не знаю, как описать то, что произошло…
Она начала рассказ, запинаясь и не сводя глаз с реки, как будто завороженная ее течением. Кэл с трудом, но понимал, о чем она говорила. Значит, Мими была из ясновидцев, обитателей Фуги, и Сюзанна, ее внучка, по крови тоже принадлежит к этому народу. Но когда речь зашла о менструуме, о силе, перешедшей к ней или по наследству, или как зараза, или то и другое вместе, он совершенно перестал понимать, о чем она толкует. К тому же речь Сюзанны сделалась невнятной, как во сне, и, глядя на нее, мучительно подбирающую нужные слова, Кэл заговорил сам.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Сюзанна умолкла. Она больше не пыталась описать поток менструума, а полностью отдалась ритму волн, плещущих о верфь.
Кэл не понял, услышала ли она его. Она не двигалась и не отвечала.
Наконец она просто произнесла его имя.
Кэл неожиданно ощутил себя полным дураком. Она не хотела выслушивать признаний в любви, ее мысли блуждали где-то далеко. Возможно, в мире Фуги. После откровений этого дня у нее было гораздо больше прав находиться там, чем у него.
— Прости, — пробормотал он, пытаясь прикрыть неловкость другими словами. — Не знаю, зачем я сказал это. Забудь.
Его оправдания вывели Сюзанну из транса. Она отвлеклась от созерцания реки и взглянула ему в лицо. В глазах ее застыла боль, как будто ей было тяжело отрывать взор от сверкающей воды.
— Не говори так, — сказала Сюзанна. — Никогда не говори так.
Она шагнула к нему, обхватила его руками и крепко обняла. Он тоже обнял ее в ответ. Она жарко дышала ему в шею, ставшую влажной от слез, не от поцелуев. Они не говорили ничего, просто замерли на несколько минут, и река бежала рядом.
Потом Кэл произнес:
— Может быть, пойдем домой?
Сюзанна отступила на шаг и посмотрела на Кэла, словно изучала его лицо.
— Все уже закончилось или только начинается? — спросила она.
Он покачал головой.
Она снова бросила быстрый взгляд на реку. Но прежде чем живой поток успел захватить над ней власть, Кэл взял ее за руку и повел обратно, в мир кирпича и бетона.
Сквозь сумерки, выдававшие приближение осени, они вернулись на Чериот-стрит. Там они поискали на кухне, чем успокоить бурчащие от голода животы, поели и поднялись в комнату Кэла, прихватив с собой купленную на обратном пути бутылку виски. Они собирались обсудить план ближайших действий, однако у них ничего не получилось. Усталость и неловкость, вызванная сценой на берегу реки, заставляли тщательно подбирать слова, они кружили на одном месте, но озарение не приходило. Никто не знал, что делать дальше.
После сегодняшней переделки у них осталась единственная добыча — фрагмент ковра. Но он ничем не мог им помочь.
Диалог становился все более неуверенным, незавершенные фразы сменялись долгими паузами.
Около одиннадцати вернулся Брендан, поприветствовал Кэла снизу и отправился спать. Его приход встревожил Сюзанну.
— Мне пора идти, — сказала она. — Уже поздно.
Кэл представил себе пустую комнату без нее, и у него упало сердце.
— Почему бы тебе не остаться? — спросил он.
— Кровать маленькая, — ответила она.
— Зато удобная.
Она провела рукой по его лицу, дотронулась до синяка вокруг рта.
— Мы не должны становиться любовниками, — сказала она тихо. — Мы слишком похожи друг на друга.
Это было грубо, и слышать это было больно. Однако в тот самый миг, когда мечты о сексе испарились, Кэл ощутил, как окрепла иная, куда более важная надежда. В этом деле они принадлежат друг другу, она, дитя Фуги, и он, случайно вторгшийся в чудесный мир. Вместо короткого удовольствия от занятий любовью он получал удивительное приключение и понимал, несмотря на протесты своего члена, что сделал правильный выбор.
— Тогда давай спать, — сказал он. — Если ты хочешь остаться.
Она улыбнулась.
— Я хочу остаться, — сказала она.
Они стянули с себя грязную одежду и нырнули под одеяло. Сон сморил их раньше, чем успела остыть лампа.
* * *
И они не просто уснули. Им кое-что снилось. Точнее, им снился один и тот же, вполне определенный сон.
Им снился звук. Планета пчел, от громогласного жужжания которых едва не рвались напитанные медом сердца; этот нарастающий гул был музыкой лета.
Им снился запах. Множество запахов: улицы после дождя, выдохшихся духов, ветра, дующего из теплых краев.
Но главное — им снились образы.
Началось все с узора: переплетение бесчисленных нитей, окрашенных в сотни оттенков, дышало такой энергией, так слепило, что сновидцам пришлось закрыть глаза своего воображения.