Он около часа бродил по улицам, наблюдая, как начинается еще одно ливерпульское утро понедельника.
Неужели они такие плохие, эти самые чокнутые, к племени которых он принадлежал? Люди улыбались, здоровались со своими котами, возвращавшимися после ночных прогулок, обнимали своих детей, расставаясь с ними до вечера. Они завтракали, а их радио пело песни о любви. Кэл смотрел на них и преисполнялся решимости. Пропади все пропадом, но он вернется и скажет ясновидцам, что они просто ханжи.
Подойдя к дому, он заметил, что дверь широко распахнута, а молодая соседка — он знал ее в лицо, но не по имени — стоит на дорожке и вглядывается туда. Только когда до дома осталась пара шагов, Кэл заметил Нимрода. Тот стоял на коврике перед дверью в солнечных очках (он стянул их со столика возле кровати Кэла) и в тоге, сотворенной из хозяйских рубашек.
— Это ваш ребенок? — спросила соседка, когда Кэл открыл калитку.
— До некоторой степени.
— Он барабанил в окно, когда я проходила мимо. Неужели за ним некому присмотреть?
— Теперь уже есть, — заверил Кэл.
Он посмотрел на ребенка, вспомнив слова Фредди: «Он только выглядит как младенец». Сдвинув солнечные очки на лоб, Нимрод одарил соседку взглядом, вполне подтвердившим правоту Каммелла. Однако у Кэла не было иного выбора, кроме как изобразить папашу. Он поднял Нимрода на руки.
— Что ты вытворяешь? — шепотом спросил он младенца.
— Ск'ты! — ответил Нимрод. Ему с трудом удавался младенческий лепет. — Бьюих!
— Кого?
Но не успел Нимрод ответить, как женщина, которая уже прошла по дорожке и остановилась в шаге от двери, заворковала:
— Он просто прелесть!
Кэл хотел извиниться и закрыть дверь, но Нимрод потянулся к ней руками, издавая хорошо отрепетированное гуканье.
— О… — выдохнула женщина. — Деточка!
И выхватила Нимрода из рук Кэла, прежде чем он успел ее остановить.
Кэл заметил, как заблестели глаза Нимрода, когда он прижался к пышной груди женщины.
— А где его мать? — спросила соседка.
— Она вот-вот вернется, — ответил Кэл, пытаясь оторвать Нимрода от его сокровища.
Тот отрываться не желал. Он сиял от счастья в объятиях женщины, его пухлые пальчики шарили по ее груди. Как только Кэл дотронулся до него, он принялся хныкать.
Соседка успокаивала его, прижимая все сильнее, и Нимрод принялся играть с ее сосками, проступавшими под тонкой тканью блузки.
— Прошу извинить нас, — произнес Кэл, разжимая кулачки Нимрода и забирая ребенка от ее груди, пока тот не начал ее сосать.
— Не стоит оставлять его одного. — Женщина рассеянно дотронулась до своей груди там, где ее ласкал Нимрод.
Кэл поблагодарил ее за участие.
— Пока-пока, крошка! — попрощалась она с дитятей.
Нимрод послал ей воздушный поцелуй, и краска смущения залила лицо соседки. Она пошла обратно к воротам, и улыбка, предназначавшаяся ребенку, сошла с ее губ.
2
— Ну что за идиотизм!
Нимрод ничуть не раскаивался. Он стоял в коридоре, где его опустили на пол, и с вызовом смотрел на Кэла.
— Где остальные? — спросил Кэл.
— Ушли, — ответил Нимрод. — И мы тоже пойдем.
Он уже говорил вполне уверенно. И ходил тоже. Младенец заковылял к парадной двери и потянулся к ручке.
— Мне тут до смерти надоело, — сообщил он. — Слишком много плохих новостей.
Однако его пальцы на пару дюймов не дотягивались до ручки, и после нескольких безуспешных попыток открыть дверь, он заколотил по ней кулаками.
— Я хочу все посмотреть, — заявил он.
— Ладно, — согласился Кэл. — Только придержи язык.
— Вынеси меня на улицу!
Это был крик отчаяния. Нет ничего страшного в том, чтобы совершить с ребенком небольшой тур по окрестностям, решил Кэл. Идея вынести волшебное существо на улицу, на всеобщее обозрение, доставила ему некое извращенное удовольствие. Еще большее удовольствие он ощутил от сознания того, что потешавшийся над ним ребенок будет полностью зависеть от него.
Однако его злость на Нимрода быстро испарялась, поскольку речь младенца делалась все более витиеватой. Очень скоро они увлеклись беседой, не обращая внимания на взгляды, которыми их провожали.
— Они оставили меня одного! — возмущался Нимрод. — Сказали, чтобы я сам о себе позаботился. — Он взмахнул крошечной ладошкой. — Каково? Я тебя спрашиваю: каково?
— Объясни для начала, почему ты так выглядишь? — произнес Кэл.
— В свое время эта мысль казалась весьма удачной, — ответил Нимрод. — За мной гнался разъяренный муж, поэтому я спрятался в самом неожиданном обличье, какое сумел придумать. Думал, несколько часов отсижусь, а потом стану самим собой. Глупо, конечно. Подобные заклятия очень сильны. Сотворение Сотканного мира близилось к завершению, и уже ничего нельзя было сделать. Мне пришлось отправиться в ковер в таком виде.
— И как ты вернешься в нормальное тело?
— Никак. Пока не вернусь в Фугу. Я бессилен здесь.
Он снял солнечные очки, чтобы проводить взглядом проходящую красотку.
— Ты видел, какие у нее бедра? — спросил он.
— Прекрати пускать слюни.
— Младенцам полагается пускать слюни.
— Но не по такому поводу.
Нимрод пожевал губами.
— А тут у вас шумно, в этом мире, — заметил он. — И грязно.
— Грязнее, чем в девяносто шестом?
— Гораздо грязнее. Но мне здесь нравится. Ты должен рассказать о вашем мире.
— О господи, — вздохнул Кэл. — И с чего мне начать?
— С чего хочешь, — ответил Нимрод. — Вот увидишь, я очень быстро схватываю.
Это оказалось правдой. За полчаса прогулки по окрестным улицам Нимрод забросал Кэла самыми неожиданными вопросами — и о том, что он видел на улице, и отвлеченного характера. Сначала они поговорили о Ливерпуле, потом о городах вообще, потом о Нью-Йорке и Голливуде. С разговора об Америке перешли на обсуждение связей между Востоком и Западом, и Кэл перечислил все войны и кровавые события века, какие сумел припомнить. Они вскользь коснулись ирландской темы и курса английской внешней политики, затем поговорили о Мексике, которую оба страстно желали посетить, о Микки-Маусе, об основном принципе аэродинамики, а потом, через ядерные войны и непорочное зачатие, вернулись к излюбленной теме Нимрода: женщинам. Точнее, к тем двум, что привлекли внимание Нимрода.