Лизетта проводила его до двери, а потом засновала по квартире, торопливо принимая душ, причесываясь, одеваясь – и втихомолку все сильнее радуясь перспективе работать с людьми, которые и в самом деле как-то способны повлиять на ход войны. А вдруг ей и самой в один прекрасный день доведется передавать тайное послание от какого-нибудь шпиона, бесстрашно добывающего сведения во Франции? Может, потому к ней и обратились – чтобы она переводила донесения от французов, что работают под прикрытием?
На следующий день, в три часа, прекрасно зная, что еще слишком рано выходить из дома, но не в силах усидеть на месте, Лизетта медленным шагом направилась к Нортумберленд-авеню. Сегодня на ней была кремовая блузка и шоколадно-коричневый кардиган, обошедшийся ей в целых десять талонов на одежду. Она тщательно умылась, однако краситься не стала, лишь в последний момент, передумав, легонько провела по губам нежно-розовой помадой – отец подарил ее незадолго до смерти. Посмотрев на свое отражение, девушка подумала, что он словно послал ей воздушный поцелуй на прощание.
В отеле она появилась в три сорок. В вестибюле ее уже ждала какая-то женщина.
– Мисс Форестер?
– Да.
Лизетта невольно залюбовалась строгими, точеными чертами лица незнакомки и ее густыми черными волосами. С такой внешностью она легко сошла бы за француженку.
– Вы рано. Мы это любим. Я Вера Аткинс. Идите за мной, пожалуйста.
Они пожали друг другу руки, и Вера направилась в глубь отеля, на ходу что-то пробормотав дежурной за стойкой.
– Сюда. – Она повела свою спутницу на два этажа вверх, затем по хитросплетению гостиничных коридоров и, легонько постучав в какую-то дверь, пропустила девушку внутрь. – Садитесь. Капитан Джепсон сейчас будет.
Комната напоминала не столько гостиничный номер, сколько кабинет. Дверь в другом конце помещения отворилась, и в нее вошел худощавый мужчина лет сорока с небольшим. Овальное лицо, проницательные глаза, длинный нос, легкая насмешливая улыбка, словно застывшая на губах.
– Капитан Селвин Джепсон, – представила мисс Аткинс.
Лизетта пожала вошедшему руку. Хорошо, что в отличие от многих мужчин в форме за ним не водилось обыкновения сдавливать руку собеседника со всей силы.
– Добрый вечер, мисс Форестье.
– Форестер, – поправила она.
– Ах да, Коллинз так и говорил. Спасибо, что согласились с нами встретиться. – Без предупреждения Джепсон перешел на французский: – Вы живете совсем одна?
– Да, – ответила девушка по-французски.
– А почему?
– А почему бы нет?
Джепсон коротко улыбнулся.
– Никаких друзей?
– Полным-полно.
– В самом деле?
Лизетта попыталась выдержать устремленный на нее пытливый взгляд.
– Я предпочитаю узкий круг друзей.
– Почему?
– Я живу в Британии с тридцать восьмого года. Не успела обзавестись многими связями после… после того, как сюда переехала.
– Постоянного кавалера нет?
– Да вроде нет.
– Вам нравится жить одной?
– Капитан Джепсон, это так важно? – Девушка только сейчас заметила, что Вера Аткинс вышла из комнаты.
– Позволите называть вас Лизеттой?
Она кивнула – не отказываться же.
– Лизетта, полагаю, мистер Коллинз уже упоминал, что мы хотим вас завербовать.
– Я не понимаю, как мой образ жизни…
– Мы на войне и должны знать все – мы зависим от того, насколько можем доверять друг другу.
– Ясно. Что ж, у меня и впрямь очень немного друзей, постоянного кавалера нет, и да, мне нравится жить одной – не выношу шума и чужого беспорядка.
– Вы аккуратистка?
– Нет. Просто мне хватает хлопот с тем беспорядком, что я создаю сама.
– Так вы неряха?
– Отнюдь. Я живу в съемной квартире и не могу позволить себе неряшества – вдруг представители железнодорожной компании явятся с проверкой.
– Это ведь квартира вашей подруги, да?
Лизетта удивилась.
– Да. Харриет Лонсдейл.
Капитан кивнул с таким видом, будто заранее знал ответ. И перешел на итальянский:
– Расскажите мне о ваших родителях.
– У вас жуткий акцент, – ответила ему девушка на том же языке.
Джепсон засмеялся. И мгновенно стал держаться совершенно иначе.
– Знаю. Поэтому-то шпиона из меня и не выйдет.
Глаза его сузились, взгляд пронзал Лизетту буквально насквозь.
И вдруг слова капитана дошли до ее сознания. Шпионом? Что-что?
– Вы меня в шпионки вербуете?!
– И как вам от этой мысли? – он снова переключился на французский.
– Нервно.
– Очень хорошо. Скажи вы, что счастливы и в восторге, тут уже я начал бы волноваться. А как вам идея вернуться во Францию?
Лизетта откинулась на спинку стула, лишившись дара речи.
Джепсон подался вперед и снова перешел на английский:
– Я знаю, что вы медленно и целеустремленно строили себе новую жизнь здесь, в Англии. Собственно говоря, Лизетта, я вообще о вас знаю очень много. Вы работаете в «Лайонс-корнер-хауз», а кроме того, на добровольных началах – один вечер в неделю в «Френч-кантин». Зачем?
– В конце смены я совершенно бесплатно получаю отличный ужин, – ответила девушка. – Настоящая французская еда.
– И разумеется, вдобавок имеете шанс попрактиковаться во французском. Умно придумано. Ваш отец был немцем. Получил боевое ранение, после чего в 1918 году перебрался во Францию, где познакомился с вашей матерью, наполовину француженкой, наполовину англичанкой, и женился на ней, когда им обоим было по двадцать лет. Они обосновались в Лилле, где через два года после окончания войны вы и родились. Изначально ваша семья носила фамилию Форстнер, но ваши родители удобства ради переиначили ее на французский лад – в восемнадцатом году немцев во Франции не слишком жаловали.
Он заметил, как затуманились ее глаза.
– Простите. Не хотел вас огорчать.
– Ничего. Отец всегда говорил, что ощущает себя скорее французом, чем немцем.
– Он ненавидел свой народ?
Лизетта ошеломленно вскинула голову.
– Капитан Джепсон, он не был трусом!
– Я ничего подобного и не утверждал. Хотя другие, наверное, утверждали.
– Мой отец был человеком с научным складом ума – очень мудрым, очень мягким. Ему была ненавистна мысль, что Германия развязала войну, в которой погибло столько молодых людей. Когда война началась, ему было всего четырнадцать, а в семнадцать его уже ранило – в первый же день на фронте. Он потерял руку… Впрочем, не сомневаюсь, это вам тоже известно.