– Они получили, что хотели. У них не было причин терзать моих детей.
– Я бы убила его, если б могла!
Джина, сжав кулаки, потрясла ими.
– Его и его суку. Она сделала больно нашему малышу, стащила маленького ягненочка, с которым он спал… Он плакал по игрушке. Пока мы не нашли другую.
– Она любит сувениры, – бросил Аш.
– Аштон, я буду говорить с вами, как с собственным сыном.
Бастоне положил руку ему на плечо.
– Вашего брата больше нет. Дайте им все, что они хотят. Это всего лишь вещь. Жизнь ваша, вашей семьи, вашей женщины – они значат куда больше.
– Если бы я посчитал, что на этом все кончится, наверняка бы задумался. Ей было ни к чему причинять боль вашему внуку. Она щипала его, потому что наслаждается, мучая людей. Ей не удалось получить яйцо у Оливера, а теперь и у меня. Она захочет отплатить. Единственный способ положить этому конец – остановить ее. Поставить ее и Вазина перед судом.
– Вы добиваетесь правосудия или мести?
– И того, и другого.
Бастоне со вздохом кивнул.
– Понимаю. Но боюсь, вы найдете Вазина неприступным.
– На свете нет ничего неприступного. Нужно просто найти слабое место.
По пути во Флоренцию Лайла что-то царапала в блокноте. Едва войдя в номер, она бросилась к ноутбуку.
И все еще работала, когда вошел Аш с высоким стаканом газированного сока, который она обожала.
– Спасибо. Я все записываю, что-то вроде наброска сюжета. Персонажи, характеры, все, что мы о них знаем, периоды времени, связи. Это поможет мне все организовать по порядку.
– Сочиняешь версию таблицы?
– Да, полагаю.
Она пила сок, наблюдая за Ашем. Тот сидел на кровати.
– Похоже. У нас с Джули не будет времени посмотреть во Флоренции подвенечные платья.
– К сожалению.
– Нет, не нужно. Я уже сама все поняла. Боже, Аш, у нас было два удивительных дня, чудесных, продуктивных. Мы улетаем сегодня? Маддок такого не ожидает. Мы вернемся в Нью-Йорк, пока она все еще будет искать нас здесь. Это даст нам немного времени.
– Мы можем лететь через три часа, если успеем собраться.
– Укладывать вещи – одна из моих специальностей.
– Мы обязательно вернемся, когда все это закончится.
– Не откажусь, тем более что теперь у меня есть миссия – провести ночь, объезжая тайные пекарни, о которых говорил Люк. И он был прав. Бастоне сделали все возможное, чтобы защитить свою семью. Если бы она убила малыша…
– Я хочу сказать это, даже зная твой ответ. Но я все равно скажу, и подумай, прежде чем ответить. Я могу отправить тебя куда-нибудь в безопасное место. Там, где тебя не найдут. Если бы я верил, что сделка с Вазиным положит этому конец, я бы так и сделал.
– Но ты этому не веришь. И я тоже.
– Не верю.
И это мучило его.
– Она поняла слабое место Бастоне и ударила туда. Думаю, она понимает, в чем мое слабое место.
– Твоя семья. Но…
– Нет. Она уже убила двоих членов моей семьи или участвовала в убийстве. Но это ее не удовлетворило. Ты – мое слабое место, Лайла.
– Тебе ни к чему беспокоиться за меня. Я могу…
Он взял ее руки, сжал, чтобы остановить поток слов.
– Она будет охотится не за мной. У нее свои планы. Она не так работает. В случае с Оливером она использовала Сейдж. С Бастоне – их внука. Она уже нападала на тебя.
Лайла вскинула кулак.
– Но это у нее тоже не сработало.
– Ты – мое слабое место, – повторил он. – Я спросил себя, почему хотел нарисовать тебя, как только увидел. Мне это было нужно, даже несмотря на все происходящее. Мне это было нужно. Почему каждый раз, когда я хочу начать новую работу, перед глазами снова встаешь ты.
– Люди в напряженных ситуациях…
– Это ты. Твое лицо, твое тело, твой голос у меня в голове. Я чувствую тебя. Слышу звуки твоего голоса. Твое чувство того, что хорошо и что плохо, твое нежелание говорить о себе слишком много и чарующее ощущение необходимости снимать слой за слоем, чтобы узнать обо всем самому. Даже твой сбивающий с толку метод починки вещей. Все, что делает тебя тобой. Ты – мое слабое место, потому что я тебя люблю.
Теперь ее сердце сжалось от страха и радости, природу которых она не смогла понять.
– Аш, я…
– Это тревожит тебя. Легче, когда все ограничивается взаимной симпатией и сексом. И общими делами. Любовь оставляет метку, которую нелегко стереть. Более того, учитывая историю моей семьи, я давно пообещал, что, если и когда полюблю, сделаю все, чтобы это стало постоянным. И это очень тебя тревожит.
– Но мы не можем думать об этом сейчас.
Паника сдавливала горло, мешала думать связно.
– Теперь, когда мы оказались в центре… этого…
– Если я не могу сказать тебе, что люблю, когда мы в центре… этого, то когда? Может, и выпадет идеально подходящий момент, но шансы невелики, особенно когда имеешь дело с женщиной, боящейся постоянных привязанностей.
– Я не боюсь постоянных привязанностей.
– Боишься, но если для тебя это лучше звучит, противишься.
– Теперь ты меня раздражаешь.
– Давай добавим ко всему прочему еще и раздражение и на этом успокоимся.
Он поднес ее руки к губам, поцеловал и снова опустил.
– Я получу, что хочу, поскольку ничто из того, что я когда-либо хотел, не значило для меня больше, чем значишь ты. А пока я могу отправить тебя в безопасное место, подальше от всего этого, даже от меня. Это даст тебе время подумать.
– Я не желаю, чтобы меня прятали где-то, как беспомощную даму из башни.
– О’кей.
– И я не позволю манипулировать собой, чтобы…
Он оборвал ее, рывком притянув к себе и закрыв рот губами.
– Я люблю тебя, – повторил он. Отпустил ее и поднялся. – Тебе придется с этим жить. Пойду собирать вещи.
Он вышел, оставив ее смотреть вслед.
Да что это с ним такое? Кто придумал, что любовь – это нечто вроде угрозы? И почему она, хоть и злится, не может выкинуть это из головы?
Да что это с ней такое?
Он проснулся в Нью-Йорке, в какой-то безбожный час: благодаря перемене часовых поясов, сработал внутренний будильник.
Темнота и тишина подсказали, что ему не понравится увиденное на часовом циферблате.
Он оказался прав, когда уставился на светящиеся цифры. Четыре тридцать пять – безбожное время. И ему это не нравилось.