Она увидела фигурные кусты: дракон, единорог, крылатый конь.
– Нынешняя жена, – пояснил Люк. – Ей нравится все причудливое.
– И мне тоже.
Водитель остановился перед крытым портиком. Густые лозы с фиолетовыми цветами, размером с блюдце, обвивали колонны, поднимались на балконы. Подобные штрихи, по мнению Лайлы, превращали дом из устрашающего в приветливый.
Все же придется купить новое платье. Ее черное, на торжественные случаи, пережившее уже три сезона, пожалуй, не годится.
Она надеялась, что волосы обеспечат ее облику необходимый штрих и некоторый флер достоинства, особенно если она уложит их на затылке в узел.
Водитель помог ей выйти, и Лайла остановилась, любуясь домом. Через несколько секунд из массивной двери выпорхнула блондинка, помедлила на ступеньках крыльца и бросилась Люку на шею.
– Люк! – всхлипывала она. – О, Люк!
За ее спиной Лайла обменялась скептическим взглядом с Джули.
– Оливер! О, Люк!
– Мне так жаль, Рина.
Он провел рукой по спинке ее черного платья с кокетливым кружевным лифом и коротким подолом.
– Мы больше никогда не увидим его. Я так рада, что ты здесь.
Очень рада, полагала Лайла, особенно судя по тому, как женщина льнула к Люку еще несколько секунд после того, как он попытался освободиться.
Года двадцать два, предположила Лайла. С длинными прямыми белыми прядями, длинными загорелыми ногами и безупречной кожей, на которой идеальные хрустальные слезы кажутся искусственными.
Зло, сказала она себе. Все правда, но зло.
Блондинка обвила руками талию Люка, прижалась к его боку и окинула Лайлу и Джули долгим оценивающим взглядом.
– Кто вы?
– Катрина Картрайт, это Джули Брайант и Лайла Эмерсон. Они друзья Аша.
– О, вот как! Он на северной стороне. Делами занимается. Я покажу вам. Гости прибывают. Все эти люди, – сказала она, рассеянно глядя на другой лимузин, подъезжающий к дому, – хотят воздать честь Оливеру.
– Как его мать? – спросил Люк.
– Я не видела ее сегодня. Она заперлась в гостевом доме. Совершенно сломлена. Как и мы все.
Она продолжала по-хозяйски прижиматься к Люку, ведя их по мощеной дорожке.
– Не знаю, как мы теперь будем жить. Как все мы будем жить. Да. Мы открыли бар в патио.
Она беспечно показала на стол, накрытый белой скатертью, за которым суетилась женщина в белом жакете.
За большим патио простирался газон. Ряды белых стульев выстроились перед беседкой, увитой розами. Под ее аркой стоял большой стол, на котором возвышалась урна. Все белое, как у невесты, включая мольберты, на которых стояли увеличенные снимки Оливера Арчера в белых рамках.
Квартет сидел под второй аркой, играя тихую классическую музыку. Люди, одетые в похоронно-черное, общались друг с другом. Некоторые уже побывали у бара и держали в руках стаканы с вином и коктейлями. Остальные сидели, приглушенно разговаривая.
На одной женщине была шляпа с круглыми, широкими, как луна, полями. Она то и дело подносила к глазам платок.
Сквозь красивую рощицу деревьев она видела то, что могло быть теннисным кортом. А к югу – синела поблескивавшая на солнце вода бассейна, рядом с которым стоял маленький каменный домик.
Кто-то слишком громко смеялся. Кто-то говорил по-итальянски. Женщина в белой униформе молча, скользя, как призрак, собирала пустые стаканы. Другая принесла женщине в шляпе бокал шампанского.
И подумать только, что она не хотела приезжать! Да это лучше любого театра! Словно перед ней сцена, на которой разыгрывается действие!
Ей хотелось написать об этом. Наверняка она сможет вставить это в книгу!
Поэтому она стала запоминать лица, ландшафт, маленькие детали.
И тут она увидела Аша. У него такое усталое, печальное лицо.
Не пьеса. Не театр.
Смерть.
Думая только об Аше, она подошла к нему.
Он взял ее руку. Несколько секунд они стояли молча.
– Я рад, что ты приехала.
– Я тоже. Здесь… какая-то неземная красота. Все белое и черное. Драматично. Судя по тому, что вы говорили, ему бы понравилось.
– Да. Понравилось бы. Олимпия – его мать – была права. Черт, Рина добралась до Люка. Нужно ее увести. Она влюблена в него с ранней юности.
– Думаю, он сам справится. Я могу чем-то помочь?
– Все сделано. Или будет сделано. Позволь мне раздобыть вам всем места.
– Мы найдем места. У вас полно дел.
– Мне нужно пойти за Олимпией или послать кого-то за ней. Я вернусь.
– Не волнуйтесь за нас.
– Я рад, что ты приехала, – повторил он. – Правда.
Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу гостей, тех, кто хотел принести соболезнования, и тех, кто хотел перекинуться словом. Он направился к дому, решив обойти его сбоку. Но остановился, увидев Энджи.
Вид у нее был измученный. Она словно согнулась под грузом собственной скорби и попыток взять на себя часть скорби невестки.
– Она хочет увидеть Винни.
Энджи запустила руку в копну курчавых волос.
– Видели его?
– Нет. У меня было много дел, возможно, просто пропустила момент появления.
– Я попытаюсь ему дозвониться. Он должен быть тут уже час назад. Два.
Она тихо вздохнула.
– Он водит машину, как старая леди, и не пользуется громкой связью. Так что, если он еще в дороге, не ответит.
– Я поищу его.
– Нет, лучше постарайся начать церемонию. Она еще держится, но это долго не продлится. Если он опоздает, значит, опоздает. Пусть распорядитель похорон усаживает людей. Твой отец?
– Я приведу его. Десяти минут достаточно?
– Десять минут. Он будет здесь.
Энджи вынула из маленькой сумочки телефон.
– Черт побери, Винни, – пробормотала она, отходя.
Аш решил, что Винни может быть в доме. Он поищет его и скажет отцу, что уже пора.
Он дал знак распорядителю, проводил бабушку Оливера с материнской стороны, усадил и направился к дому.
Но успел мельком увидеть Лайлу, сидевшую слева от Люка. Джули сидела справа. А слева от Лайлы сидела Катрина и изливала той душу.
Наверняка история состоит из восклицательных знаков.
Но когда представил все это, стало немного легче.
«Да, я рад, что она приехала», – подумал Аш в последний раз, прежде чем поспешить в дом за отцом и сказать последнее «прости».