— А характер ранений доктора… и что там за сложности?
— Через полчаса снова выйдем на связь. Милош справится здесь без тебя?
— Он летом проходил переподготовку. К тому же у нас хорошая аппаратура и связь с базой — всегда можно получить консультацию.
— Я так и думал, — сказал капитан с облегчением.
— Сколько я там пробуду? — спросил Павлыш.
— Месяца два, — предположил капитан. Если будет плохо, придется сворачивать станцию.
Как только сообщили, что катер поднялся с планеты, Павлыш поспешил к переходнику. На то, чтобы выгрузить раненого и взять Павлыша, было отведено шесть минут. Бауэр шел сзади, катил контейнер с медикаментами и вещами, нужными на станции, и вслух завидовал. Следом вышагивал Милош и повторял, как урок: «Второй ящик слева, в правом углу…» Он не столько опасался, что забыл, как лечить, страшнее забыть, где что лежит.
— Он тебе поможет, если что, — успокоил Павлыш, не оборачиваясь.
— Кто?
— Твой пациент. Он же медик.
…Когда люк отошел в сторону и два человека в потертых, голубых когда-то комбинезонах вкатили носилки, Павлыш с первого взгляда понял, что этот пациент еще не скоро начнет подсказывать Милошу, как его лечить.
В белой массе бинтов была широкая щель- глаза- и узкая- рот. Глаза были открыты и застыли, будто в испуге. Павлыш провел над ними ладонью — показалось, что человек мертв. Но веки среди бинтов дрогнули, человек заметил жест Павлыша.
— Ничего, — произнес он тихо, — ничего…
Капитан наблюдал эту сцену с мостика, по телесвязи. Он понял, что Павлышу трудно ступить в проход к катеру и оставить больного…
— Иди, Слава, — велел капитан. — Если надо, вызовем базу.
Носилки стояли в проходе. Люди, вкатившие их, ждали.
— Там… — начал доктор с Клерены. Он был в сознании, но говорить ему было больно, а удерживаться в сознании невероятно трудно. Он будто цеплялся за край действительности, висел на нем, держась кончиками пальцев, хотел сказать что-то важное…
— Пошли, — поторопил один из людей с планеты. Он был очень велик ростом. — А то не успеем.
— Тут письмо. — Второй человек, пониже и, видно, очень худой- комбинезон на нем висел, — протянул Милошу большой синий конверт. — Мы только это успели подготовить. Здесь отчет и данные наблюдений.
Милош взял конверт, но вряд ли сообразил, что делает. Бауэр отобрал конверт у него.
Павлыш положил руку на плечо Милошу.
— Приступай, — сказал он.
Раненый был без сознания.
«Наверно, эти люди сильно устали, — размышлял Павлыш. — Или я им не понравился». Катер вошел в высокие облака. Громоздкий человек управлял машиной. Он был сказочно грязен. И хоть второй человек, худой, тоже был сказочно грязен, все-таки, если устраивать между ними соревнование, выиграл бы пилот. Павлыш подумал, что не иначе как у пилота на планете есть коварный враг, который утром окунул его в болото. А может быть, у них нет воды и притом разбились все зеркала.
Словно догадавшись, о чем размышляет новый доктор, пилот обернулся.
— Дикое зрелище, правда? — Голубые глаза на буром лице казались фарфоровыми.
Павлыш не посмел оспаривать его мнение.
— Мы не познакомились. Я Джим, — представился громоздкий пилот.
— Лескин, — отозвался другой. Он полулежал в кресле, закрыв глаза.
— Владислав Павлыш, Слава. — И тут же Павлыш подумал, что поспешил приглашать собеседников к интимности в общении.
— Доктор Павлыш, — произнес Лескин. — Что ж, очень приятно.
— Что с больными? — спросил Павлыш.
— Разное, — ответил пилот Джим. Лескин снова закрыл глаза. — У Леопольда сломана нога. У Татьяны-большой лихорадка. У остальных- что придется. На вкус, на цвет товарища нет.
— А у вас? — сразу перешел к делу Павлыш.
— У меня? — Пилот в затруднении повернулся к Лескину, но поддержки не получил. Тогда он опустил штурвал и закатал выше локтя рукав. Там обнаружился глубокий, еще не заживший шрам, словно по руке ударили топором. — А лихорадкой я уже два раза болел, — поспешил он успокоить Павлыша.
— Джим, не запугивай доктора, — сказал Лескин. Голос у него был высокий и чуть капризный.
— Как спустимся, я вами займусь, — пообещал Павлыш. — Через два дня и следов не останется.
При этих словах Лескин окончательно проснулся и проговорил назидательно:
— Вы нетактичны, молодой человек. Стрешний — замечательный врач.
— Я не хотел поставить под сомнение…
— А я повторяю, что Стрешний- отличный врач и делал все, что было в человеческих силах. Вы же, не зная наших условий…
Павлыш хотел было огрызнуться, потому что считал себя тоже неплохим врачом, но сдержался. Лескин, вернее всего, ревновал. Стрешний был его другом. А Павлыш выступал в роли безусого лейтенанта, которого прислали во взвод, где вчера ранили любимого командира.
У Лескина было длинное мятое лицо с мягким, обвислым носом, но большего никак не разберешь: лицо разрисовано грязью, словно у индейца, вышедшего на тропу войны.
— Рация у нас слабенькая, — провел отвлекающий маневр пилот Джим, который явно был человеком миролюбивым, что вообще свойственно гигантам. — Экспедиционная, второй вариант. Мы уж так обрадовались, что вы к нам идете. Очень боялись, что доктор не выдержит. А этот юноша вместо вас — толковый?
— Он третий механик, — объяснил Павлыш. — По второй специальности — хирург.
Павлыш не стал делиться с новыми знакомыми своими сомнениями и тревогами.
Катер замер. Кресло снова прижалось к спине. Павлыш нащупал на груди пряжку. Лескин протянул руку в серой перчатке, чтобы помочь. Пилот Джим уже поднялся и опустил штору на пульт.
— С приездом, — произнес он. — К счастью, моросит…
Рядом с ним Павлыш чувствовал себя недомерком.
Лескин подобрал сумку Павлыша.
— Не спешите, — сказал он, — нас встретят.
В дверь постучали. Три раза. Джим пробрался назад, чтобы открыть грузовой люк. Лескин поторопил:
— Не задерживайтесь.
Павлыш шагнул через порожек, и Лескин, поддерживая его под локоть, настойчиво, словно хотел посекретничать, потащил к вездеходу, стоявшему в трех шагах от катера. Люк вездехода был распахнут, перед ним стоял мальчишка, измазанный, как и остальные, глядел на небо и не обратил на Павлыша никакого внимания. Джим вытаскивал контейнер, Павлыш хотел было ему помочь, но здесь это было не положено- Лескин втолкнул его в вездеход, в обычный экспедиционный вездеход, обжитой, словно дом.