— Тогда сегодня? — Геннадий Петрович уже умел брать быка за рога. — В котором часу мне за вами заехать?
— Я кончаю в восемнадцать.
— Раз в сутки это все-таки мало. — Гена позволил себе пошлость, которая, по его мнению, сближала.
Когда все случилось, ни Гена, ни Валентина Сидоровна не могли поверить своему счастью. Несмотря на несоответствие внешних размеров, внутренние, в том числе и духовные параметры совпадали до самой последней детали. Оглаживая полное, гладкое, достойное полотна Рубенса бедро Валентины Сидоровны, Гена с задумчивой улыбкой произнес:
— Вы женщина моей мечты.
Валентина Сидоровна зарделась и застеснялась. Пошлость, безнравственность и служебно-половые несовместимости проходили через ее душу в разных упаковках. Она спокойно и достойно отличала фальшивые купюры от настоящих, она не искала вечной любви и была жестокой реалисткой. Встреча с Кривенцовым не изменила ее сущности, но оставила в ней глубокий ровный след, который с той самой благословенной минуты соития стал оберегаться как след снежного человека. Пусть его и не было в действительности, пусть это только минутное помутнение разума, но «женщина мечты» было сказано так возмутительно искренне, что у налогового инспектора просто не хватило здорового цинизма посчитать эту встречу случайным развлечением.
— Я ни на что не претендую, — сказала она, усердно взбивая перьевую подушку — предмет особой гордости любой девицы на выданье.
— А я ничего и не могу предложить, — огорчился Гена и собрал тело Валентины Сидоровны в охапку. Честный, спокойно решила она и перестала сопротивляться прихватившему истосковавшееся сердце вихрю желаний. Через неделю Валентина Сидоровна работала на Гену и Мишу «девочкой за все». Через месяц она пережила крупное разочарование, связанное с новым чувством, посетившим Геннадия Петровича. Чувство было направленно на новую ведущую областного телевидения, главным достоинством которой было раскатистое «р» и просвистывающее «с». По всему выходило, что еще до Гены ведущая упала на душу какому-то богатому дяде. Шансы Кривенцова были бы невелики, но Валентина Сидоровна, собрав в кулак волю, любовь и мужество, предпочла держать ситуацию под контролем и жить жизнью своей любви. Формулировка получалась некачественной, но Валентине было не до словесных изысканий. То есть и до них тоже — но не для себя. Она нашла хорошего логопеда и предложила Гене вариант. И он сработал, уже через два месяца ведущая надоела Кривенцову и телезрителям, зато она полностью справилась с посвистыванием и стала подумывать о смене профессии. Гена снова припал к мощной груди Валентины Сидоровны. Воссоединение было и сладостным и горьким.
— Я не могу любить долго, — признался Гена.
— А себя? — уныло спросила Валя, понимая, что из этих цепей ей выход только на тот свет.
— И себя не жалею. Баб-то вон сколько. Иногда здоровья уже не хватает, все лезу, лезу. — Гена чуть не смахнул слезу и вместо нее получил увесистый подзатыльник.
— Не сметь обсуждать при мне! — четко и раздельно выговорила Валентина Сидоровна, стараясь не заплакать.
— Слушаюсь, — обрадовался Гена и принялся доказывать, что она на свете всех милее.
Ужасно огорченная и абсолютно разочарованная, она поняла вдруг, что не может на него сердиться и не хочет ничего, кроме него самого. От любви в горле начинались спазмы, казалось, долгое ожидание сгустилось и вот-вот вырвется наружу то ли удавкой, то ли цепью, то ли клеймом через всю уже не девичью грудь. Она стала закатывать истерики, уходить с работы и заводить романы. Она осталась жить возле. Подле, как говорили раньше. Уже через год она была представлена Людочке.
— Наш секретарь-бухгалтер. Наша жена — директор водокачки.
Они пожали друг другу руки и даже хотели обняться, объединенные общей судьбой. Людочка к Валентине Сидоровне не ревновала. Во всяком случае, рядом с Валечкой Геночка всегда был присмотрен, здоров и накормлен. Деловые качества секретарши-бухгалтера потрясли не только Мишу, но и устои их фирмы. Оказалось, налоговый кодекс был на самом деле хитроумным мышиным лабиринтом, в котором Валентина, несмотря на свою комплекцию, пробиралась виртуозно. ООО «Герострат» уже который год работало исключительно себе в убыток, но на благо государства, интересы которого свято соблюдались. Казалось, что в каждом новом налоговом законе была обязательно приписка «для мальчиков Миши и Гены». Конечно, там были приписки и для других мальчиков, иначе откуда бы при нашей-то нищете все эти бутики и «мерседесы», но что нам другие…
Однако романтическая жизнь Валентины Сидоровны — ветерана Гениной постели — продолжалась так долго из-за Феди. Она, Валечка, оказалась единственной женщиной, которая даже бровью не повела на красавца братца. Впрочем, он не очень-то и старался. Но магнетизм не действовал до такой степени, что Федя нервничал и просил убрать Цербера. Она видела его насквозь: фальшив, лицемерен, приятен во всех отношениях. Гена, к слову, был точно таким же, только честным, и это решало все. Валентина Сидоровна на бережно украденные с фирмы средства купила себе хорошенький домик на улице Демьяна Бедного. Там жили все, кто раньше был ничем. Символическое единение названия улицы с ее краснокаменной финско-югославской застройкой вызывало в народе законную зависть. Там часто случались поджоги, перестрелки, тривиальное битье окон. Но Валентину Сидоровну Бог миловал. В случае чего она свободно могла бы пересидеть год-другой в подвале, который был оборудован на случай вхождения Кривенцова в нелады с законом гор, равнин и нового правительства. К домику на Бедного Людочка немножко взревновала. На нее ведь там рассчитано не было.
— Она любит тебя как старая лесбиянка!
— Да, странно, — удивился Гена, пытаясь уклониться от выполнения супружеской обязанности: раньше ссылка на игры с Валечкой всегда сходила ему за оправдание.
— Да! Как старая лесбиянка своего ребенка.
Голос Людочки не предвещал ничего хорошего, Гена поразмыслил и согласился.
— Лесбиянка, так лесбиянка. Как скажешь, — выдохнул он, поворачиваясь на бочок.
— Тогда пусть перепишет на тебя свое имущество, — прошептала Людочка, занося небольшой, но активный кулачок над его ухом.
— А ты ее убьешь? — удивился тогда Гена.
— Да ты сам ее в могилу сведешь. Плевать!
Дальше были слезы и ничего такого интересного.
Но мысль об имуществе Кривениову понравилась. На правах хозяина он мог бы даже при жизни владелицы организовать там любовное гнездышко. Ах, как это было бы романтично. Прудок с ежемесячным всплытием трупа, лесок, где жарили шашлыки и охотились на диких кошек, заросли кустарника, оборудованные под летние домики бомжей. Но партнер Миша строго-настрого заказал Гене такие гнусные игры.
Кто бы его послушал…
Геннадий Петрович прислонился ухом к телефону и набрал номер Валентины. В трубке ныли длинные скучающие гудки. Часы натикали десять и нагло побежали дальше. В приемной было пусто, холодно и одиноко. Как ни странно, но за эти восемь лет Гена привык к Валентине даже больше, чем к собственной жене. Получалось даже, что без Людочки он мог, а без Валечки… Нет, надо срочно звонить сексопатологу.