— Вы уже проводили практические занятия по сексуальному воспитанию? — спросила я; честное слово, было просто интересно, стоит ли контролировать эротический канал собственного телевизора.
— Что? Какое безобразие! — сказал Геннадий и стукнул кулаком по парте. — Да как вы смеете? — злобно выкрикнул потенциальный свекр моей дочери.
— А как смеете вы? Дети ведь не в лесу растут! Они мне доверяют и все обо всех вас знают! Я их люблю, и нечего мне угрожать. Сегодня у меня был день, посвященный ликам любви.
Этот выпад Луизианы был, пожалуй, самым колоритным. Во-первых, она любила сразу тридцать человек, даже мне с моим большим сердцем не всегда удавались такие штучки. Во-вторых, она не брезговала, а главное — не боялась «знать все и обо всех». По нынешним временам, такая информация обычно стоила людям по меньшей мере эмиграции. В-третьих, она была явно озабочена путями дальнейшего развития своей любви к нашим детям.
— Вам никто не угрожает. Давайте прекратим. Это действительно невиданно и нелепо. Не хочет — заставим, — предложил чей-то совершенно спокойный папа. — Заставим, граждане.
— Только не забудьте объяснить своему тестю, зачем вы купили своей любовнице машину, — мило улыбнулась Луизиана.
— Да я тебя… — Папа взял себя в руки и замолчал.
Ловись, рыбка, большая и маленькая. Ловись, сушись и откладывайся в качестве компромата. Здесь, похоже, был организован целый промысел — с сетями, трейлерами, грузоподъемниками и документацией. Хорошо, что я была тайной, известной всем.
— Так вы просто сумасшедшая? — вежливо спросила я.
— Она одинокая, — мрачно сообщил дедушка, который, кстати, как выяснилось, оказался папой. — Ее можно понять. Муж, сын, родители и сплошное одиночество…
— Я сумасшедшая? Я люблю ваших детей, которых вы же и сдаете в Израиль и плевать хотели. И я сумасшедшая? Да не смотрите на меня так, я все обо всех знаю. Обо всех! Вы все у меня под колпаком. Я вошла в каждую семью… В каждый дом. Вы не заметили?
— Зловещие мертвецы? Или восставшие из ада? — уточнила я и прикинула, к какой батарее ее приковать до приезда «скорой помощи». Такой редкий экземпляр жалко было портить газовым пистолетом. Он еще мог послужить медицине.
— А вам не кажется, что нашим детям еще рано жениться, разводиться, обжиматься на дискотеках? — спросила мама в очках. Похоже, она одна еще сохраняла спокойствие.
— Вам, значит, можно, а они не люди? — возмутилась Луизиана.
— Моему сыну двенадцать лет! — завопил Гена. — Вы что себе позволяете? Зачем ему слова типа «инцест», «фелляцио» и прочие гадости? Да я сквозь землю готов провалиться, когда он начинает у меня эти глупости уточнять!
— А убивать любовниц не стыдно? — пропела Луизиана. — Граждане родители, разговор этот бесполезный! Я не готова и дальше объяснять вам, как…
— Мы все поняли, — усмехнулся спокойный папа.
— Я ее убью, — честно сказал Гена.
— Ребята и девочки, давайте скинемся, — согласился папа со стрижкой.
— Нам задерживают зарплату, — сообщила мама в очках и уныло заглянула в кошелек.
— Я дам вам в долг, — устало сказал дедушка. — Только, кажется, нам это не поможет.
— Поможет, — уверенно пообещал Гена и с вызовом глянул на Луизиану.
— Не вы первые, не вы последние, — философски заметила она. — Дерзайте, но помните, что я готовлю маленьких детей для своего класса. В том числе и внука начальника МВД области. Попробуйте…
Положение, кажется, было безвыходным. Мое обещание Анне — невыполнимым. Я расстроенно посмотрела на учительницу и поняла, что надо пойти другим путем. Собрать детей, организовать курсы противостояния, бойкота и остракизма. Здесь я могу выступить консультантом, договориться о дежурствах возле классной комнаты, короче, некоторое время пожить на осадном положении. Детям, конечно, некогда будет учиться, но что успеваемость, когда тут такая любовь!
— Простите. — Луизиана Федоровна тронула меня за плечо. — Вы чувствуете себя неуязвимой? А не хотите почитать журнальчик? Только верните мне его в целости и сохранности. А то, знаете, даю, в сущности, богатым людям, а потом по полгода выбиваю. А я такой человек — все мое у меня пронумеровано и прошнуровано. Так что если вы готовы — будьте любезны. — Она держала в руках целую подшивку «Плейбоя». — Там есть очень хорошие воспитательные материалы. Или Ане передать?
— Спасибо, — сцепив зубы выдавила я, образец последовательности и героизма.
— Можете быть свободны, — милостиво разрешила Луизиана, и взъерошенные родители сгруппировались в коридоре. Из недр женского туалета вынырнула Людочка и мужественно присоединилась к нам.
— Я предлагаю, — сказала она, — обдумать ситуацию и собраться на конспиративной квартире, втайне от детей, чтобы все обсудить.
— Даешь! — прошептал дедушка-папа и тем самым поставил точку в демонстрации протеста.
Людочка подбежала к Гене и, заглядывая ему в глаза, попросила:
— Не делай этого! Пожалуйста!
Он резко вырвался из ее объятий и, ничего не ответив, зашагал прочь. Людочка скрыться от меня не успела.
— Лойола — твой любовник? — с ходу спросила я, потому что это снимало бы с нее любые подозрения.
— Упаси Боже! — обиделась Людочка. — Мы просто дружим.
— В «Даксе» тоже дружите?
— Ты хочешь сказать, что видела нас в номерах? — улыбнулась она.
— На фотографии, — пояснила я. — Тогда скажи, зачем ты убиваешь своих конкуренток по брачному агентству, а если не ты, то кто? Как ты думаешь? — Я цепко схватила Людочку за руку. — Давай, говори же. В крайнем случае, если у тебя действительно серьезные резоны, то придумаем что-нибудь вместе.
— А знаешь, твою Аньку и моего Сережу травят!
— То есть? Как травят?
— Так и травят. С ее подачи. — Люда оглянулась на класс Луизианы. — Есть дети, которым она нравится. И родители, которым, наверное, некуда деться. Недавно твоей в анкету вписали: «Желаю быть здоровой, как корова, и найти себе быка». А мой полез драться.
— Наши победили? — угрюмо спросила я, чувствуя, как мои ноги наливаются тяжестью.
— Наши продержались. Сережа очень расстроился. Она пришла к ним во время перемены и объявила его уродом. А раньше он был ее любимцем. Может, просто носить ей до скончания века?
Люда Кривенцова была большой оптимисткой. Невзирая на трудности международных брачных баталий, она собиралась жить минимум сто один год. Или только один?
— Ты считаешь себя следующей жертвой? Что там творится? Люда, я не отстану. Тебе уже угрожали?
— Я, между прочим, о детях. А ты все о своем, — обиделась Кривенцова и стала раздувать ноздри.
Ей определенно не хватало ни практики, ни аристократизма. Но дети — это действительно святое. Перед их проблемами меркли все глупости, которыми я занималась по поручению болящего мужа, прокурора Тошкина. Люда то ли сознательно, то ли интуитивно выбивала из-под меня твердую утоптанную почву хорошо разработанной гипотезы. Кроме того, она, кажется, вовсе не боялась за собственную жизнь.