ся с Марой, и она понятливо опустила на миг ресницы. Интересно, очень интересно. Это уже не укладывается в версию, будто искусство здесь все‑таки есть, пусть и для узкого круга. Ключевое слово тут — "осень". Здесь, как и наверху, попросту не бывает смены времен года — иначе следует признать, что песня сочинена еще до Шторма. Наверху всякие упоминания о временах года, особенно снеге и вьюге, прямо запрещены так давно, что выпали из употребления, сохранившись разве что в крестьянских песнях Каталаунского хребта, где изначально позволяли себе легкие вольности ввиду отдаленности от начальства и сыскарей.
А вот в летающих замках подобные песни до сих пор в ходу — да и музыкальные инструменты подозрительно знакомы. Вывод незамысловатый и наверняка верный: кто‑то — да барона хотя бы взять — припер эту музыку не просто сверху, не просто… Такую запись можно раздобыть только у ларов — ну, или в крайнем случае у кого‑нибудь из дворян на земле, самым тесным образом связанных с ларами. Хотя это и запрещено, иные благородные лары и лариссы дарят любовницам и любовникам, а то и старым собутыльникам (пример с принцем Элваром) некоторые милые пустячки наподобие музыкальных записей, "вечных" зажигалок, имперской косметики. И прочие мелкие сувениры. Соответствующие службы империи обычно на это смотрят сквозь пальцы, если только соблюдается должная конфиденциальность, что Сварог знал по личному опыту: к нему в, восьмой департамент поступала порой информация о подобных подарочках, и ее по давней неписаной традиции полагалось класть под сукно…
Вот это уже серьезно. Лишнее доказательство того, что кто‑то у Токеретов (уж не тот ли, что сидит напротив?) завязал тесные связи либо с высокопоставленным земным дворянством, либо… Либо, наберемся смелости выдвинуть и такую версию, ухитрился как‑то проникнуть за облака. Черт бы побрал эту Хартию Вольностей; которую давно пора изрядно подредактировать и безжалостно сократить…
— Ага, вот и его высочество, — сказал барон без малейшего волнения, прямо‑таки равнодушно. — Вставать не нужно, встреча насквозь неофициальная, потаенная…
У их столика остановился рослый и плечистый молодой человек, одетый чуть роскошнее всех остальных, поднял руку, сверкнувшую доброй полудюжиной самоцветных перстней (явная дурновкусица по здешним меркам, ага):
— Прошу не вставать, господа и дамы, я здесь запросто, не будем разводить церемоний, да и для дела (он ухарски подмигнул) оно полезнее. Лучше я сам сяду, с вашего позволения. Ага, мушкамбер? Вовсе прекрасно.
— Я хорошо помню ваши вкусы, ваше высочество, —
с легким поклоном ответил барон. "г
— Благодарю, благодарю. Вот попомните мои слова: если все пройдет гладко, сделаю я вас каким‑нибудь коронным министром — сколько можно ходить в полковниках и вульгарно заниматься примитивным шпионажем? — и он подмигнул столь же многозначительно.
На лице барона явственно отобразилось легкое страдание:
— Ваше высочество…
— Молчу, молчу! — безмятежно сказал принц. — Ну конечно, конспирация и все такое… Помню, но вечно забываю… Ну не годится моя голова для всех этих сложностей, что уж там, не стыжусь признаться… Мушкамбер, я вижу, десятилетней выдержки? Прекрасно!
Он наполнил до краев пузатый, приличных размеров бокал напитком светло — коричневого цвета и, жмурясь от удовольствия выцедил до дна, словно минеральную водичку. "Силен, бродяга, — не без уважения подумал Сварог. В хорошем стиле принца Элвара". Сам он уже успел отпробовать мушкамбер: в самом деле, недурной напиток, особенно выдержанный, аналог земного келимаса, этот сорт, переводя на мерки покинутого мира, крепостью градусов в сорок восемь — а вьюнощс ним разделала^ как с компотиком, и непохоже, чтобы захмелел… Чувствуется большая практика и хорошая школа. Тут же наполнив бо
кал вновь, но отхлебнув один, не столь уж устрашающий глоток, принц Кауген с детским любопытством уставился на Сварога:
— Значит, вы и есть тот самый, легендарный… — он замолчал, сконфуженно улыбнулся, когда барон легонько кашлянул. — Молчу, молчу! В общем, очень рад познакомиться. Надеюсь, все у нас с вами пройдет прекрасно, барон уверяет, что так и будет… — он откровенно уставился на Мару. — Милейшая графиня, там, наверху, все столь же очаровательны, как вы?
— Всякие встречаются… — ответила Мара невозмутимо. И послала принцу такой взгляд вкупе с обворожительной улыбкой, что на лице принца появилась широченная глуповатая ухмылка.
Глйдя на него, Сварог прилагал большие усилия, чтобы не ухмыляться самому. Действительность даже превосходила краткую характеристику, данную принцу бароном. Его высочество Кауген, за лигу видно, был прост, как две копейки. Простак из простаков. Весь какой‑то нескладный, движения чуточку неуклюжие, неимоверно простецкое лицо с носом картошкой, прическа растрепана, соломенного цвета волосы так и торчат во все стороны, роскошный наряд сидит откровенно неуклюже, как на корове седло — г- а уж принца‑то должны обшивать лучшие мастера, понаторевшие в искусстве кроем и пошивом скрадывать дюбые недостатки фигуры и осанки высокородного клиента… Ну что же, дэнго можно понять: этого следует, не мешкая и не раздумывая, делать марионеткой на троне, уж он‑то не взбрыкнет и коварных замыслов питать не станет, в отличие от старшего братца. Литта, хотя и марионетка, все же чертовски умна, но этот… Наряди его в простое мужицкое платье из домотканины, дай в руки вилы — и никто, даже самый проницательный, не отличит от деревенского вахлака…
Сварог все же ухмыльнулся — про себя. Припомнил старый анекдот, рассказанный, кажется, принцем Эл варом. Некий король не самой крохотной державы в окружении блестящего кортежа едет мимо обычного крестьянского
поля, на котором ковыряется с мотыгой обычный мужик самого затрапезного вида. Оказавшись совсем близко, и свита, и сам король с легким обалдением обнаруживают, что мужик этот похож на его величество как две капли воды — ну вылитый! Если поменяться одеждой, ни за что не отличить! Его величество, решив тонко пошутить, придерживает коня и спрашивает согнувшегося в почтительном поклоне землероба:
— Любезный, твоя матушка, часом, при моем двОрце не служила в свое время?
Мужик простодушно отвечает:
— Матушка‑то нет, а вот батюшка когда‑то десять лет у вашего величества конюхом прослужил…
Разделавшись со вторым бокалом (и лишь легонько раскрасневшись после сего свершения), принц энергично сказал:
? — Скучно что‑то сидеть, хоть и мушкамбер отличный… Не потанцевать ли нам, господа и дамы? Обожаю танцы! Барон, вы бы не могли устроить что‑нибудь такое… полиричнее и помедленнее? Что‑нибудь из уважения к нашей очаровательной гостье… — он. встал и неуклюже протянул руку Маре: — Вы позволите, графиня?
Мара, улыбаясь, встала. Барон сделал какой‑то знак неизвестно кому —* и под каменным сводом зазвучала натуральнейшая фарагуда. Никаких сомнений, прихваченная на Харуме, и довольно давно: несколько пар, вставши из- за столиков в разных углах зальчика, очень уж привычно исполнили первые фигуры медленного танца. Надо признать, и у принца получалось неплохо — каким бы простаком ни был, а танцор, сразу видно, хороший. Сварог встрепенулся — барон обращался к нему: