– Касательно самолета – или вообще? – уточнил Лас.
– Вообще.
– Ну… один полицай местный поутру обосрался.
– Что?
– До туалета не добежал. Наложил в штаны. Ему в дежурке старую форму нашли, он в душе отмылся…
– Лас, да что тебя так тянет на всякую брутальность? – возмутился я. – Если даже с работником полиции случился приступ дизентерии, это не повод для обсуждения… и уж тем более – иронии! Ты же Светлый! Светлый Иной!
– Так я обоим полицаям сочувствую, – небрежно обронил Лас.
У меня что-то екнуло в груди.
– Обоим? Беляшей в местном кафе поели?
– Да нет, у второго с пищеварением все в порядке, – успокоил Лас. – Второй с ума сошел.
Я ждал. Было понятно, что Лас ждет уточняющих вопросов и что информацию он излагает дозированно вполне сознательно – для пущего драматизма.
– Тебе неинтересно? – спросил Лас.
– Докладывай по форме, – попросил я.
Лас вздохнул и почесал затылок.
– Да в общем-то ничего особенного. Но как-то выбивается из рутины повседневной жизни. Утром, примерно в то время, как ты из аэропорта уехал, случилась неприятность с нарядом патрульно-постовой службы. Один полицай, Дмитрий Пастухов, пошел в сортир, но не добежал. А второй… второй чуть позже зашел в дежурную часть, положил на стол кобуру, документы, рацию. Сказал, что утратил интерес к работе в органах охраны порядка, и ушел. Начальство пока даже сообщать никуда не стало. Надеется, что одумается и вернется.
– Поехали, – сказал я.
– К кому первому?
– К тому, что не добежал.
– А к нему ехать не надо. Я же говорю – он помылся, переоделся и вернулся на рабочее место.
С первого взгляда никак нельзя было сказать, что сегодня утром полицейский Дмитрий Пастухов попал в столь деликатную и, чего уж греха таить, постыдную ситуацию. Разве что форменные брюки, если повнимательнее присмотреться, были ему чуть великоваты, да и тоном чуть отличались от кителя.
Зато выглядел он просто великолепно. Одухотворенно, можно сказать. Как сказочный милиционер, задержавший бандита на месте преступления и получающий из рук генерала наручные часы с гравировкой «За отвагу при исполнении служебного долга». Как летчик-испытатель, дотянувший-таки самолет с отказавшим мотором до аэродрома – и ощутивший, как колеса мягко коснулись земли. Как прохожий, что смотрит на рухнувшую за его спиной, там, где он только что прошел, гигантскую сосульку и с нелепой улыбкой достающий из пачки сигарету…
Как человек, переживший смертельную опасность, уже осознавший, что остался жив, но еще не до конца понявший – зачем.
Дмитрий Пастухов прогуливался перед входом в аэропорт, не по-уставному заложив руки за спину и как-то очень добродушно и дружелюбно поглядывая вокруг.
Но по мере того как мы с Ласом подходили к нему, на лице полицейского проступало совсем другое выражение.
Как у милиционера, которому улыбающийся генерал говорит: «Молодец… молодец… знал же, наверное, чьего племянника арестовываешь, – и не испугался? Герой…»
Как у летчика, в чьем самолете, уже катящемся по бетонке, свирепым жадным пламенем вспыхивает топливный бак.
Как прохожий, что, разминая сигарету и не отрывая взгляда от расколовшейся сосульки, вдруг слышит над головой «Берегись!!!».
Он меня боялся.
Он знал, кто я такой. Ну, может, не точно… но представляться проверяющим, журналистом или санитарным врачом смысла не имело.
Он знал, что я не человек.
– Лас, подожди здесь, – попросил я. – Лучше я сам…
Пастухов ждал, не пытаясь уйти или сделать вид, что не замечает моего приближения. К оружию, чего я слегка опасался (не хотелось начинать разговор так энергично), он не тянулся. А когда я остановился в двух шагах, глубоко вздохнул, неловко улыбнулся и спросил:
– Разрешите закурить?
– Что? – Я растерялся. – Конечно…
Пастухов достал сигареты, жадно закурил. Потом сказал:
– Большая просьба… не надо больше заставлять напиваться. Меня из органов попрут! У нас сейчас очередная кампания, даже за появление на работе с похмелья выгоняют…
Несколько секунд я смотрел на него. А потом что-то сложилось в голове, и я увидел серую московскую зиму, грязный снег на обочине проспекта Мира, бесчисленные ларьки у метро «ВДНХ», двух подходящих ко мне милиционеров – один постарше, другой совсем молодой парень…
– Извините, – сказал я. – Вам тогда сильно досталось?
Полицейский неопределенно пожал плечами. Потом сказал:
– А вы совсем не изменились. Тринадцать лет прошло… а даже не постарели.
– Мы медленно стареем, – сказал я.
– Угу, – кивнул Пастухов и выбросил сигарету. – Я не дурак. Я все понимаю. Так что… говорите сразу, что вам нужно. Или делайте, что вам нужно.
Он меня боялся. Ну а кто бы не испугался человека, который одним словом может заставить вас делать все, что угодно?
Я опустил глаза, ловя свою тень. Шагнул в нее – и оказался в сумраке. В этом не было особой нужды, но все-таки из сумрака аура сканируется тщательнее.
Полицейский был человеком. Ни малейших признаков Иного. Человек, и не самый плохой.
– Расскажите, что произошло сегодня утром? – спросил я, возвращаясь в обычный мир. Пастухов мигнул – наверное, ощутил дыхание сумрака. Заметить мое исчезновение на такое короткое время он никак не мог.
– Мы с Бисатом здесь стояли, – сказал он. – Так… трепались. День сегодня был хороший. – По интонации было понятно, что сейчас он уже так не считает. – Тут вы прошли…
– Вы меня узнали, Дмитрий? – спросил я. Накладывать заклинание правды не было никакого смысла – он говорил честно.
– Ну, вначале просто понял, что вы из этих… – Полицейский неопределенно повел рукой. – А потом узнал, да…
– Как поняли?
Пастухов посмотрел на меня с удивлением:
– Ну… я таких, как вы, сразу узнаю…
– Как?
До полицейского дошло.
– А что, это редкость? – спросил он, явно о чем-то размышляя.
– Не то чтобы редкость. – Я решил ничего не скрывать. – Но обычно нас видят такие же Иные, как и мы. Узнают по ауре.
– Аура – это вроде свечение такое вокруг головы, да? – наморщил лоб Пастухов. – Я думал, его психи всякие видят. И жулики.
– Не только вокруг головы, не только психи и жулики. А что видите вы?
– Да я по глазам вас узнаю! Вот с тех пор, как с вами встретился первый раз… – резко сказал Пастухов. – У вас глаза… как у сторожевого пса.
Если бы я только что не сканировал его ауру, то уверился бы, что передо мной какой-то странный слабый Иной, который воспринимает чужие ауры очень своеобразно. В конце концов, аура действительно сильнее вокруг головы, а на лице сильнее всего излучают свечение глаза. Может, он так и считывает Иных?