– Но что тебе от меня нужно, вот загадка, – пробормотала Элен. Совершенно беззастенчиво стала грызть ноготь. – Материалы я тебе и так все найду. Совет? Ну, приятно, если так…
– Совет, – подтвердил я. – У тебя склад ума такой… своеобразный. Если ты в этом бардаке навела порядок, то и в этих данных сумеешь.
– Это какая-то вампирша из твоего прошлого, – сказала Элен. – Судя по запрошенной информации – ты ее упокоил… но предполагаешь, что она вернулась.
– Не я упокоил. Инквизиция. Но ее действительно упокоили, Гесер проверил. Это единственная женская особь вампиров, которая могла бы иметь на меня зуб… прости за дурацкий каламбур. Логично предположить, что она как-то восстала из мертвых.
– Я найду все документы, – пробормотала Элен. – Но вот чем еще помочь… ты же не дурак, ты сам все заметил.
– Подумай, Элен, – попросил я. – Я эту историю не хочу выносить на публичное обсуждение…
– Да что тут думать? – Элен закрыла блокнот. – Все, что можно, ты из этих ФИО уже получил… ведь получил? Из всего?
Мы уставились друг на друга. Потом Элен усмехнулась.
– Ты! Русский человек! У вас, русских, есть уникальная вещь – отчество. И ты не подумал, что если имя и фамилия что-то значат, то надо проверить и…
Я уже ее не слушал. Я закрыл глаза и вспоминал. В молодости, готовясь к экзаменам, я был уверен, что у меня плохая память. Но способности Иного творят чудеса…
– Александр Зиновьевич. Николай Алексеевич. Татьяна Тимофеевна. Оксана Олеговна. Нина Борисовна. Геннадий Орестович. Ольга Игоревна.
– З-А-Т-О-Б-О-И, – произнесла Элен то, что я понял уже и сам. И что ожидал услышать.
– Пришла я… – произнес я послание, составленное из первых букв фамилий.
– За тобой… – сочувственно продолжила Элен. – Как я понимаю, в русском языке нет отчеств на «и краткое»?
– Антон Го… – закончил я. – Вот же мразь дохлая… За мной она, значит, пришла? Отомстить решила?
– Успокойся, – миролюбиво сказала Элен. – А если бы она написала «За твоей»? За твоей дочерью, за твоей женой?
Зачастившее было сердце стало биться спокойнее.
– Да. Ты права, это не самый худший вариант, – сказал я. – Спасибо, Элен, ты и впрямь увидела то, что я проглядел.
– Это потому, что я не русская и смотрю со стороны, – наставительно сказала ирландка. – Антон, ты же Высший Иной. И жена твоя – тоже. А дочь – Абсолютная. Что может против вас одна вампирша? Даже если она ожила? Даже если она стала Высшей?
Я не ответил. Все было так… вот только неприкрытая дерзость нападений, этот открыто брошенный вызов – он словно вопил «не все так просто».
– Не все так однозначно, – сказал я.
– Посиди, Антон, – вздохнула Элен. Взяла мою распечатку, из ящика стола достала огромный фонарь. – Пошла я за твоими документами.
– Почему ты ходишь по архиву с фонарем? – спросил я.
– Некоторые документы не любят света, – ответила Элен. – Они могут испугаться и исчезнуть на несколько дней… или лет.
Она сделала шаг из конуса света в темноту и пропала. Через миг ее голос донесся до меня уже издалека – она шла по залу, не зажигая фонаря.
– А еще в темноте здесь не так страшно, Антон! Многого не видно…
Рано утром, в четверть восьмого, я стоял на кухне и взбивал вилкой омлет в старой эмалированной кастрюльке. Опыт, приобретенный еще давным-давно, в маленькой однокомнатной квартире, позволял это делать практически беззвучно, я лишь один раз брякнул вилкой о дно кастрюльки.
Взбивая омлет, я пытался вспомнить, откуда у нас эта кастрюлька с облупившейся кое-где эмалью и жизнерадостными желтыми утятами на боку. Это ведь не Светланино приданое. Я в этой кастрюльке готовил еще в студенчестве. И она была не новая, мне ее мама дала, когда снимал первую квартиру…
Да ей же лет пятьдесят как минимум… А то и больше. Эта кастрюлька помнит СССР и товарища Брежнева. Я, можно сказать, не помню, а она – вполне. А может, и Хрущева? И Карибский кризис? И Великую Отечественную…
Нет, это я загибаю. Не может быть.
Однако удержаться было уже невозможно! Я посмотрел на кастрюльку сквозь сумрак. Содержимое укоризненно отсвечивало желтоватыми отблесками, напоминая, что и яйца, и молоко – продукты животного происхождения. Ну извините, невылупившиеся цыплята и обделенные молоком телята, мы, люди, – хищники…
Я отвлекся от ауры пищи и попытался прочесть ауру кастрюльки. Это штука сложная, пожалуй, Иному второго-третьего уровня в принципе недоступная…
У меня получилось. Недостаток опыта я скомпенсировал Силой, бухнув в память металла столько энергии, сколько когда-то тратил за неделю.
Из этой кастрюльки ели. Много и вкусно, как говорится. В ней почему-то (из-за веселенького утенка на эмали?) много готовили детям. В том числе и мне.
А сделали ее не в годы войны, конечно, но в самом начале пятидесятых. И в переплавленном металле было железо разбитых танков, там до сих пор полыхало что-то черно-оранжевое, дымное, ревело и тряслось, плавилось и стонало…
Как хорошо, что ауру вещей не видят не только люди, но и большинство Иных…
– Папа?
Я поднял глаза. Надя стояла в дверях кухни, с любопытством смотрела на меня. Судя по школьной форме (она учится в лицее, там с этим строго), она собиралась на занятия.
– Что, доча? – спросил я. Попытался размешивать омлет дальше, но вилка почему-то не двигалась.
– Ты что делаешь? Так полыхнуло, я думала, ты портал открываешь.
– Я готовлю омлет, – сказал я.
Надя демонстративно втянула носом воздух.
– По-моему, ты его уже приготовил. И он подгорел.
Я посмотрел в кастрюльку:
– Да, есть немного.
Несколько мгновений дочь улыбалась, глядя на меня. Потом посерьезнела.
– Папа, что-то случилось?
– Нет. Хотел прочитать историю кастрюльки. Переборщил с Силой.
– А так – все в порядке?
Я вздохнул. Пытаться что-то скрыть от Нади было бесполезно. Лет с семи, пожалуй.
– Ну, не совсем. Я волнуюсь из-за этой вампирши… Постой, ты куда собралась?
– В школу. Ну я пошла, да?
– Мама еще в душе! Подожди!
Надя занервничала.
– Ну пап! Мне пройти три двора! Мне пятнадцать лет!
– Не три, а четыре. Не пятнадцать, а четырнадцать с небольшим.
– Я округляю!
– Не в ту сторону.
Надя топнула ногой.
– Пап! Ну прекрати! Я – Абсолютная…
– Абсолютная кто? – поинтересовался я.