– Ты свихнулся? – рассмеялась она. – Ты придумал, как будешь доводить меня до такого состояния? И сколько лет тебе на это понадобится? Я думала, ты не просто умнее, а значительно умнее. И до этого бреда у тебя был реальный шанс. От Игоря я ушла совсем. С тобой могла бы провести пару дней. Но умолять тебя не стала бы даже в горячке. После этого ты меня вообще не интересуешь.
Петр заговорил о каких-то посторонних вещах, откровенно меняя тему, стал много пить, что было плохо. Но она спокойно попыталась достать свой телефон, и произошло то, что произошло. Он участвует в каком-то преступлении, или он его организовал. Все было очень убедительно. Не похоже на спектакль. Стон Валерии… Элиза хорошо знала свою сестру в разных ситуациях. Она иногда, точнее, часто притворялась, но это всегда было понятно. На этот раз она в опасности. И если Элиза совершит резкий поступок, Валерию убьют как нечего делать. Может, это организовал не Петр, он просто выполняет чей-то заказ. Ее, Элизу, нужно на время нейтрализовать. Может, как свидетеля того, о чем она пока не догадывается? Почему-то Элиза подумала, что вся история с Валерией затеяна против ее отца. Она вспомнила одну из очень немногих ссор родителей. Нечаянно услышала, как мама сказала: «Виталий, дело не в моей ревности, она – моя проблема. Дело в том, что ты со своими женщинами можешь нарваться на серьезный риск. Это случается со многими. И нам с дочерью придется разделить с тобой этот риск». Происходит что-то похожее на предчувствие мамы.
Элиза в доме Петра уже дней десять. Она ничего не знает о Валерии, ее лишили телефона. Впрочем, Петр, поговорив иногда с кем-то междометиями, сообщал ей: «С Валерией все в порядке. Но она тоже не дома. Мое условие остается прежним, как бы ты ни упражнялась в остроумии. Я умею добиваться цели».
Любой мужчина, оставшись надолго наедине с женщиной, которая ему нравится, наверное, мог бы чего-то добиться. Может, этот идиот просто не понимает, что насилие для Элизы исключено? После этого он – враг. Но сама она вполне бы могла прийти с желанием. И делала так. И никакой проблемы. Просто он почему-то объявил об этом сразу, в лоб. Это глупо – как минимум. В сочетании с шантажом затея совсем плохая. Элиза все меньше верит в то, что эта идея принадлежит ему. Он не мог не понимать, что она относится к нему благосклонно, привыкла к общению с ним, ее иногда даже возбуждали сделанные им ее снимки, а это уже был шаг к близости. И такой нелепый, невероятный поступок!
Все эти дни он ее «разогревал», как последний кретин. Приглашал то пары, которые занимались любовью в ее присутствии, то проституток, с которыми вел себя перед ней, как будто по инструкции дешевого борделя или по порнографическому роману. Среди ночи она уходила спать в комнату, которая не закрывалась. Он никогда к ней не лез. То есть якобы осуществлял свою идею – ждал ее неукротимой страсти. И это становилось все менее правдоподобно.
Завтракали они всегда вдвоем. Однажды он, поставив перед ней чашку с кофе, нечаянно или сознательно коснулся ее плеча. Ее лицо осталось спокойным, но тело содрогнулось от отвращения. Они оба это остро почувствовали и оба поняли. Тем не менее все продолжалось. Только Элиза больше не сомневалась в том, что это спектакль. Что ничего он больше от нее не ждет. Просто участвует в каком-то преступлении. И она не покидала этот дом, потому что должна была узнать, в каком. Что случилось или должно случиться. Он в этом не один. Она выполняет их правила. Если они нарушат свои обещания… Если она выживет и узнает, что с Лерой что-то случилось, – тогда месть. Она сумеет найти людей.
Этого не могло не случиться: у Петра начался запой. Он перестал приводить гостей, устраивать свои постановочные оргии. Он заказал по телефону огромное количество спиртного и начал его поглощать. «Нервы сдали, – подумала Элиза. – Понял, что спалился с этой своей «идеей». Значит, действительно имеет отношение к какому-то преступлению».
Теперь, когда Петр был реально пьян, а не притворялся, прежде всего надо завладеть его телефоном. И если ему позвонят те люди, она может сказать, что по-прежнему здесь, а он пьян. Она осторожно подошла к нему, когда он казался задремавшим, и хотела обыскать его карманы. Он постоянно на себе носит телефон. Но стоило ей до него дотронуться, как он ее схватил. Его лицо расползлось, губы были мокрыми, подбородок тоже. Но руки оказались неожиданно сильными. Ей на мгновение стало страшно. Он ничего не соображает, может сделать с ней что угодно. Она вцепилась зубами в его руку. Сама почувствовала вкус крови. Он взвыл, вскочил в ярости, но она успела в этот момент выскользнуть из его рук и побежала на второй этаж. Он грузно и неровно топал за ней. Она выиграла, конечно, во времени. И увидела, что в замочной скважине одной гостевой комнаты торчит ключ. Она быстро открыла дверь, вынула ключ, закрылась на него же изнутри, там была еще защелка. Элиза осмотрелась, дрожа, увидела лоджию за кружевной гардиной. В крайнем случае она сможет из этой гардины скрутить канат, спуститься вниз. Петр колотил кулаками в дверь, матерился, но дверь была массивной, запоры крепкими. Элиза услышала грохот с его стоном и поняла, что он поскользнулся на мраморной плитке, уронил что-то из мебели и упал. Никогда она еще не чувствовала такого облегчения. Она очень понадеялась на то, что он ударился сильно, потому что стоны продолжались. Это было не злорадство, просто в противном случае он мог бы принести топор, лом, что угодно, и взломать дверь. Сейчас, если ему действительно больно, он должен хотеть лишь одного: продолжить пить. К врачу точно не пойдет.
Она в напряжении прислушивалась к тому, как он вставал и падал. В это время в его кармане позвонил телефон. Он не ответил, может, даже не услышал, но она чуть было не рванулась открывать дверь. Этим людям не отвечать нельзя! Они подумают, что она уехала, они убьют Валерию. И она дотронулась до ключа, как вдруг четкая, острая и больная мысль пронзила, кажется, ее всю – от головы до ног. Все случилось. Поэтому он прекратил эти ежедневные спектакли с оргиями, перестал приставать к ней с этой «идеей», ему давно не звонили или уже позвонили, когда она не слышала… И сказали, что Леры нет. Если бы Валерия была жива, она нашла бы их отца, если бы ее, к примеру, просто изнасиловали и отпустили, сюда бы уже кто-то приехал. Лера на самом деле была привязана к ней, гордилась тем, что у нее есть сестра. Элиза вспомнила тот голос по телефону, стон Леры… Господи, как она могла поверить?! Это не та ситуация, в которой девушку отпускают. И Петр напивается, потому что что-то узнал. Он так это переживает, отдыхает… «Да сдохни ты, пьяная скотина», – прошептала Элиза. Что ей делать? Ее лишили телефона. Она не может позвонить родителям. А вдруг что-то случилось и с ними? Валерия ушла в одежде Элизы. Они могли заставить ее встать на пути папы, чтобы он перепутал… Он ведь вообще не знал ничего о Валерии. Он мог выйти из машины, подумав, что это Элиза… Трудно поверить в то, что кому-то могла мешать именно Валерия, и для этого пришлось Элизу лишить возможности появиться дома. Вот так просто получается. Петр заставил их переодеться, привез к себе, потом кто-то вызвал Валерию, потом шантажом велели Элизе не выходить из этого дома. Только теперь ей стало ясно, что Валерию им нельзя было оставлять в живых: ведь она их видела. А они могли с ее помощью куда-то заманить папу. Может, мучили и требовали денег, с бизнесменами это сейчас часто случается. А Валерию просто убрали как свидетеля. То, что Петр и Валерия приехали за ней к Игорю, разумеется, не случайно. Это был сговор. Иначе зачем им еще один свидетель? Элиза с Валерией часто были у Петра вдвоем.