В зале кто-то всхлипнул. Судья, бледная женщина с совершенно закрытым выражением лица, предоставила Элизе последнее слово.
– Но прежде всего ответьте на главный вопрос: вы раскаиваетесь в содеянном?
– Хорошо, – встала Элиза. – Я не раскаиваюсь. Прошло довольно много времени. В заключении время тянется дольше, чем в обычной жизни. Я поняла, как страшна несвобода. Но и сейчас я поступила бы так же.
Артем закрыл лицо руками. Никитины были белее стен. Им сказали, что раскаяться она должна непременно. Сергей переводил взгляд с Элизы на судью. В это время в зале раздался вопль:
– Ах ты, убийца проклятая! Не раскаивается она, что я осталась без сына! А чем он хуже твоего кобеля? – кричала женщина в черном платье и черном платке. – Чтоб ты сдохла там, на зоне.
Опять несколько секунд мертвой тишины. Затем голос Элизы:
– Я отказываюсь от последнего слова, потому что перед осиротевшей матерью мне оправдаться нечем. Если не сдохну, как она мне пожелала, а буду жить, мне до конца нести перед ней этот грех. Она – мать. Все, что происходило, к ее горю отношения не имеет. У меня все.
Судья встала, объявила перерыв до вынесения приговора. Настя, Сергей, Никитины и Васильевы растерянно переглядывались. Прокурорша, которая еле сдержала улыбку-оскал, когда кричала мать, уткнулась в бумаги.
Состав суда вернулся. Судья, с тем же закрытым выражением лица, сухо произнесла:
– Это убийство. Оно не оправдано, так как стрелявший в жениха подсудимой преступник был уже обезврежен. Закон не позволяет нам оставить это без ответственности. Представитель обвинения требует семь лет строгого режима. И мы бы вынесли такой приговор, если бы Элиза Никитина похитила Иванцова, истязала его, чтобы убить и получить за это деньги. Но все было наоборот. Она виновата лишь в том, что подняла пистолет и выстрелила, увидев, как ей показалось, убитого жениха. В том, что защищала не себя, а близкого человека. Да, всё решают наручники на руках Иванцова. Он уже не был опасен. Никитина сознательно пошла по этому пути, к этой скамье подсудимых. Но я думала над словами защиты. Как поступила бы я, увидев, что моего мужа или сына убили? Оставляя этот вопрос без ответа, оглашаю приговор Элизе Никитиной. Три года условно. Прошу освободить подсудимую в зале суда.
* * *
Элиза переехала к Васильевым в день, когда выписали Артема. Ее привез Виталий. Он остался стоять в прихожей, а Элиза с небольшим рюкзачком, поздоровавшись с Ириной, прошла в комнату Артема. Тот смотрел на нее, оцепенев. Он был уверен, что она пришла с ним попрощаться. Лето, поедет отдыхать. И забудет его и весь кошмар, как страшный сон. Ему ведь объяснили, что статус «невесты» ей нужен для того, чтобы навещать его в больнице. Или ему навещать ее в тюрьме. Теперь такая необходимость отпала. Он хотел только одного: чтобы она не произносила, как это для нее характерно, четких и ужасных выводов и решений. Пусть просто попрощается и уедет, оставив неопределенность и надежду.
– Я не помешаю? – спросила Элиза. – Мне в больнице сказали, что ты дома, а я еще не купила телефон. И вообще, не люблю звонить.
– Чем ты можешь мне помешать? Ты прекрасно знаешь, что я счастлив видеть тебя. Именно счастлив.
– Я не о тебе спросила. Всем вам я не помешаю? Я приехала здесь жить. Окрепнешь после больницы – распишемся.
– Ты делаешь мне предложение? – рассмеялся Артем, а глаза его стали странно горячими и влажными. Не хватало еще! «Держись, олух, – сказал он себе, – надо все же выглядеть мужчиной».
– Да, – ответила Элиза. – Тут все ко мне приставали с этим «статусом». Это ерунда. Мне не нужны условности и предлоги. Я просто поняла, что без тебя моя жизнь лишена основного смысла. Я поняла это тогда… Ты всегда был рядом. С детства. Я могла себе позволить строить разные планы на жизнь. С разными людьми. Проверять их на практике. Но необходимо было условие. Ты должен был быть рядом. Вот и все уравнение. Ты – и есть мой план. А если говорить человеческим языком, то я испытала такой страх, когда подумала, что тебя больше нет, что глаз не спущу. Ты согласен?
– Ничего себе! Ты со мной, как с предателем. Шутка. Я не просто согласен, мне больше ничего никогда не было нужно.
– Было нужно, и я в курсе. Артем, этих девушек и дам – список есть – я не потерплю.
– Но ты не будешь как с Иванцовым?
– Шутка плохая, но я тебя прощаю.
Виталий смущенно говорил Ирине:
– Ирина, мы ничего не смогли поделать. Она приехала к вам жить и выходить замуж за Артема. Вам будет тесно и сложно. У нас квартира в десять раз больше. Есть квартира, купленная для нее. Дом. Ее виллы в Черногории и Словакии. Но ей сказали в больнице, что он должен понаблюдаться еще. Элиза решила, что его нельзя отрывать от родителей.
– В этом она права. Только я знаю, что нужно моему сыну, когда он болеет.
– Моя дочь, конечно, считает, что теперь это знает только она. Очень прошу вас ее понять. И прощать. Она добрая и великодушная. Просто категоричная и прямолинейная. Мы ее обожаем, все принимаем, вы…
– И мы примем. Наш сын ее обожает. Все его беды из-за этого. Пусть будут тут, на глазах. Натерпелись мы.
– И мы. Значит, так. Продукты, лекарства, одежда, свадьба, когда дойдет до этого, – мои проблемы. В этом я категоричен, как Элиза. Только, ради бога, не считайте, что я вас хочу унизить, что ли. Для меня это такая возможность приезжать, видеться с дочерью. Короче, мы втискиваемся в вашу жизнь без стыда и совести.
– Ну, что же. Учимся быть родственниками?
– Мы с Галей будем очень рады. Вы нам очень нравитесь. Так я за продуктами?
– Я все купила!
– Да я просто за излишествами. Совсем немного. Дети наши настрадались. У меня есть знакомые… Я к тому, что в магазинах теперь – дорогая гадость. Детям нужно подкормиться.
…Утром, после семейного завтрака за раздвинутым кухонным столом, когда Элиза и Артем, отвалившись, пошли в свою комнату досыпать, Николай сказал:
– Спасибо. Все было как-то необыкновенно вкусно. И наша без пяти минут невестка – всем на зависть. Девушка красивая, умная, популярная. Вот только в ее присутствии мне почему-то встать хочется, стыдно за комнатные тапочки, а когда она заходит, с трудом сдерживаюсь, чтобы честь не отдать.
– Милый ты мой, – рассмеялась Ирина. – Немножко сложно, конечно. Такие у нас перепады. Столько лет жили тихо, незаметно. Зато ребенок остался дома.
– Что это шумит?
– Стиральная машина. Элиза стирку затеяла. О! Она параллельно и пылесосит. Надо позвонить Виталию, чтобы он не присылал никаких помощниц. Элиза, кажется, взялась за мое запущенное хозяйство.
– Ужас. В разных местах мои грязные носки.
– Значит, будут в одном и чистые. Коля, после свадьбы они поедут в дом Элизы в Черногорию. И мы с ними – так сказал Виталий.