– Тебе никто никогда не говорил, что замуж надо выходить только по большой любви, когда ты понимаешь, что без этого человека ты в прямом смысле слова жить не можешь?
– Нет, никто.
Кто мог мне такое сказать? Моя мать, которая меняла мужиков, как перчатки? Это смешно, она о любви вряд ли вообще что-то знает. Мои бабушки? Бабушка Маша, замечательная, элегантная, ухоженная, овдовела в тридцать семь лет и с тех пор избегала как брака, так и всяческих о нем разговоров? Или бабушка Валя, для которой смерть ее никчемного и пустого мужика стала чем-то вроде второго Восьмого марта? Они обе ничего не знали о любви и браке, потому что их жизнь сложилась так, как примерно должна была сложиться и моя, если бы свекровь не решила, что я не пара ее сыну, но моя квартира им очень нужна. Нет, мне никто не рассказывал ни о какой любви, а дурацких бабских романов я не читаю, потому что там, во-первых, все вранье и выдумки, а во-вторых, сюжет всегда в них скучный: либо действующие лица какие-то состоятельные люди, живущие в своем мире, с поездками на Кипр и покупками дорогих машин с таким видом, что это им запросто, либо это тупо сказка о Золушке. Вот жила себе была какая-нибудь серая мышка, может, даже толстая, но духовно красивая. А потом что-то ужасное произошло, и ее спасает из беды принц – молодой, богатый и благородный, и в процессе спасения он влюбляется в нее, потому что она хорошая-прехорошая, а вокруг злые и алчные красотки, которым принц уже не доверяет. И он влюбляется в Золушку, решает все ее проблемы и после долгих терзаний все-таки уводит ее в закат, так сказать.
Фигня все это и отрава для мозга, потому что так не бывает. А бывает скучная жизнь, в которой пахнет борщом, стиркой и моющими средствами, и никакой принц не торопится спасать тебя и влюбляться в красоту твоей души, потому что принцы не ходят по тем улицам, по которым скачут табуны золушек в стоптанных туфельках и драных колготках, надетых под джинсы. Все это дикая лажа – то, что пишут в бабских романах, чтобы гражданки думали: если поезд ушел, то их ждет самолет. А ничего их не ждет, впереди старость и морщины, и скучная работа, на которой платят столько, что нет денег даже на новые туфли, не то что на пластического хирурга.
И все принцы – козлы.
– Лина, допей сок, чего зависла?
– Не хочется что-то. Я думаю – как там наш Мирон.
– Завтра позвоню и узнаю, в реанимацию нас вряд ли впустят. Что-то Матвей не звонит…
Словно в ответ на ее слова звонит телефон, она подносит его к уху и какое-то время слушает, потом прячет трубку в карман и жестом подзывает официанта.
– Счет, пожалуйста.
Счет материализовался моментально, она оплатила его и кивнула мне – поднимайся, на выход. Я беру свое пальто и закутываюсь в него – мне сразу становится уютнее, словно я черепаха, а пальто – панцирь. Вот летом мне очень неприятно бывает – жарко, и никакой подходящий футляр не отделяет меня от внешнего мира, а осень – самое то… хотя вода в реке просто ледяная, и это огромный минус.
Мы выходим из бара и идем к машине, туман превращает наши шаги в марш многоножек. В тумане вообще все кажется другим, а уж когда темно – тем более.
– Я спать хочу…
– Сейчас ляжешь. – Ольга нажимает на кнопку, пищит сигнализация, и мы садимся в салон. – Ну все, поехали. Пристегнись.
Щелкнули дверные замки, завелся двигатель, и машина развернулась на выезд со стоянки, но прямо перед капотом возник один из давешних байкеров – здоровенный татуированный мужик с дурацкой косичкой и неухоженной бородой. Он ухмыльнулся, а второй, точно такой же, попытался открыть дверцу машины, предусмотрительно запертую.
– Вот блин…
Ольга сдала назад, нажала на педаль газа – негодяй, пытавшийся открыть дверцу, пробежал немного и упал, а второй оказался на капоте. Ольга резко сдала назад, и он слетел на асфальт, крича что-то нецензурное. Машина вильнула, объехала лежащее тело и помчалась по улице.
– Конечно, две мандолины – сели, светят планшетом и дорогим телефоном… – Ольга сама себя ругает и меня заодно. – Приехали на машине, ежу понятно, что при деньгах. Конечно, в баре никто не посмел что-то предпринять, а тут стоянка, чего стесняться? Иногда так и пнула бы себя за глупость…
– Это Матвей звонил?
– Да, он. Сказал, что пришлось компьютер сжечь и сервер положить. Надеюсь, Мирон меня за это не прибьет, иного выхода не было.
– Лучше горелый комп, чем голова на тумбочке.
– Тоже верно.
Ольга подъехала к дому Мирона и остановилась.
– Все, спать. – Она въехала во двор и вышла из машины, прислушиваясь. – Давай запрем ворота, загоним машину в гараж и запремся в доме.
– А ты что, останешься здесь?
– А ты бы предпочла ночевать одна?
От такой перспективы меня передернуло. Одно дело – ночевать в чужом доме, когда в соседней комнате спит Мирон, другое – остаться одной. Более неуютной ситуации не придумаешь.
– Я в его спальне лягу, а ты спи там, где в прошлую ночь. Утро покажет, что делать дальше. Все, Лина, за дело. Запри ворота, а я пока машину поставлю.
Я смотрю на освещенную веранду – там ящик с яблоками, в доме можно протопить дровами печку, и будет такой запах, как я люблю. Но сейчас я так устала, что не хочу ни яблок, ни печки.
Но я знаю, чего хочу.
Снова увидеть Матвея. Просто так.
Телефонный звонок прервал мой сон на самом интересном месте. Теперь я не помню, что же такое мне снилось, но снилось что-то хорошее.
– Тело, ты спишь?
Это симпатичный Дэн, гроза бандитов и убийц.
– Сплю, понятно же… такая рань.
– Девять утра, никакая не рань. Вставай, ты мне нужна как женщина.
Я не знаю, кому я понадобилась как женщина, учитывая, что сижу на чужой кровати в чужом доме, всклокоченная и не выспавшаяся. И у меня ощущение, что я вообще не спала.
– Чего молчишь?
– А что говорить?
– Я сказал – поднимай свою костлявую задницу и дуй ко мне в отдел, будем тебя знакомить с материалами дела.
– Зачем?
– Затем, что взяли мы вчера твоего супруга на передаче денег. Мамаша его вроде как не в себе, что-то о кровавом призраке бормочет и уже все нам рассказала – но ты мне нужна, чтобы ознакомилась и подписала протокол. Кстати, у сотрудника, которого ты довела до обморока, сотрясение мозга.
– Я не виновата, что у вас такие слабонервные сотрудники. Когда приехать надо?
– Сейчас! – Дэн, похоже, теряет терпение. – Пока кто-то дрых в мягкой постельке, я всю ночь работал.
Знал бы ты, как я работала этой ночью – поседел бы от ужаса. Но, конечно, я не стану хвастаться своими похождениями. Это вредно для моей социализации как нормальной личности, да и руки у меня болят ужасно, все-таки копать ямы – явно не мое, и не уговаривайте.