– То, что ее нет, огромное для меня облегчение. – Мирон сжимает руку Ольги. – Убрать ее я не мог, хотя она мне очень мешала, я знал, что рано или поздно она что-то подобное предпримет. Думаю, она бы Лину убила сразу после меня, если считала, что у нас роман. Она мстительная злобная тварь. Была.
Я это заметила. Но как она пробралась в здание, где я работала, как разузнала, что придет человек на собеседование и что Мирослава нет? Только взломанная электронная почта, если это по почте обсуждалось? А если нет, то в охране у Фролова есть человек, который ей эту информацию слил. Но так быстро, за сутки! Надо сказать Ольге, пусть Фролова спросит. А главное – зачем это было нужно, если можно просто и без затей пристрелить меня с какой-нибудь крыши.
– Ух ты. – Ольга читает написанное и смотрит на меня. – Я тоже думала об этом, но отвлеченно, не сформулировав до конца, а ты самую суть ухватила. Действительно, было очень мало времени, чтобы узнать о визите Крота и проникнуть в здание незамеченной. Я тоже хочу знать, как это было сделано, тут уж без кого-то, имеющего доступ к записям охраны и камер, не обошлось. То-то Фролов обрадуется. Отлично, Лина, голова у тебя работает.
– А насчет «зачем»… – Мирон вздохнул. – Пойми, ты подходишь к Алене с меркой, которая годится для обычного среднего человека. К Алене эту мерку применять нельзя, ей убийство доставляло удовольствие, ни сомнений, ни жалости она не испытывала, только наслаждение от того, что она вершит судьбы, так сказать.
Господи… И с этим монстром я оставалась наедине?
Я вспомнила, как мы толкнули ее труп в яму, а потом прыгали на рыжей глине, чтобы утрамбовать. А потом я забрасывала могилу листьями. Это создание больше никогда не выползет оттуда. И многие останутся живы.
– Лина, она умерла. – Ольга повернулась к Мирону и снова взяла его за руку. – Давай еще раз повторим пройденное. Ты Диспетчер, убрать тебя можно в нескольких случаях: если ты слил заказчика, если пошел вразнос и когда еще?
– Если слил коллегу по личным мотивам. Убил или сдал мусорам.
– Ну, так ты невиновен. Рафик, блин, невиновен! – Ольга засмеялась. – Ладно, нам пора, ты выздоравливай – и не дай себя убить. А мы попробуем решить вопрос с остальным. Ноут и телефон я тебе пришлю.
Мы прощаемся. Так странно не иметь возможности что-то сказать. Интересно, я освою язык немых?
– Можем попробовать. – Ольга смеется. – Найдем в Интернете, и в перерыв поизучаем. А в конце дня попробуем поговорить, идет? Мне интересно, что у нас получится.
Вряд ли мы освоим эту систему быстро, но мысль любопытная. Тем более что это не иностранный язык, где надо запоминать кучу всего, просто язык жестов. Мне случалось видеть немых людей, они между собой очень быстро общались. А если освоили они, то мы освоим тоже.
На месте Маши сидит другая девушка. Я беру у нее ключ и иду к своему кабинету. Интересно, что я там увижу. Я представить не могу, что охрана могла там сотворить. Надеюсь, рыбки живы и цветы на месте.
– Лина!
Мирослав выглянул из своего кабинета и направился ко мне. То-то будет забавно, когда он поймет, что дар речи меня покинул.
– Привет. Мне Фролов сказал, что у тебя тяжелый ларингит, и ты совсем не говоришь.
Я кивнула и вставила карточку в приемник, дверь пискнула и открылась.
– Сможешь общаться через планшет?
Я вытащила из сумки планшет Ольги и продемонстрировала его Мирославу – идея не новая, парень, именно так я и собираюсь вести переговоры с окружающим миром.
– Отлично. Ты работала вчера над стратегией?
Мне нравится такой подход. Никакого кудахтанья: «ах, как ужасно, что ты заболела!», «о, какой кошмар, тебя пытались отравить!» Отличный подход. Конечно, я работала над стратегией. Эльф и божья коровка продвинулись чрезвычайно, сейчас обработаю рисунки программой, и можно показывать заказчику, тем более что я расписала пакет мероприятий и примерный бюджет.
Я достаю из запертого ящика рисунки и записи и раскладываю на столе. Мирослав внимательно изучает их, одобрительно кивая.
– Это почти готовая кампания. Начало большой работы, я думаю, заказчики будут довольны. Эскизы костюмов прекрасные, очень подробные. Хорошая работа, Лина, я приглашу заказчиков, обсудим.
Интересно, как мы это станем обсуждать, если я вообще не говорю.
– Выведем текст на экран, будешь набирать, все смогут читать. И отвечать на вопросы будешь точно так же. Ну и я во всем тебе помогу.
Я киваю – мысль отличная, так и сделаем. Мне очень хочется запустить этот проект, чтобы все начало крутиться, и мои замыслы, которые ранее были просто образами, смогли увидеть все. Самое главное для любого мыслящего человека – это быть услышанным и понятым остальным социумом. Каждый стремится к этому по-своему: кто-то пишет книги, кто-то рисует картины или лепит горшки, кто-то снимает кино, а я вот делаю рекламу всякой всячины, которую люди потом покупают и несут домой. Конечно, моя работа – это совсем не то, что написанная книга или построенный дом, на нетленку она не тянет, безусловно, но как знать, как знать… Если выпустить серию комиксов – то вполне можно войти в историю. Специфическую, конечно, и вот этот эльф и божья коровка вряд ли удостоятся того, чтобы на них глазели даже в самом завалящем музее, но вот что я думаю: Мону Лизу видели все если не в Лувре, то уж точно на какой-нибудь картинке. И что? Ею принято восхищаться, а я смотрю на нее и вижу тонкогубую безбровую тетку с грязными волосами и длинноватым носом. И нарисовано вроде бы мастерски, а не радует. Портрет как портрет, видела я и получше. Ну, давайте, бросайтесь в меня тапками – но хоть убейте, а ничего особенного в этой картине я не вижу. Вот если, например, Фрагонар, таки да… Черт, меня заносит, а говорю я о том, что моя работа – это не Мона Лиза, и рисуя свою сказку о йогурте, я абсолютно не ставлю целью побить рекорд того же Да Винчи – боже упаси, куда мне. Но большое количество людей получит из моих рук свои положительные эмоции: посмотрят ролик, купят волшебный горшочек, съедят йогурт, потом приспособят этот горшочек под что-нибудь, потому что выбросить его жалко, и снова купят йогурт, и сказка будет продолжаться.
А перед Моной Лизой можно постоять, поглазеть – и все. Даже руками потрогать нельзя, а меня напрягают вещи, которые я не могу потрогать. В общем, я только хочу сказать, что есть разные способы сделать так, чтобы тебя поняли. Даже если это иногда означает кого-то убить. Я всего лишь рекламу рисую, но разрази меня гром, если люди не поймут, до чего красивым бывает лето, и какие милые божьи коровки, и какие беззащитные в этом мире цветы, и коровы, и мы сами. Оттого мы и прячемся за масками и неприступными фасадами, что, во-первых, ни хрена не понимаем друг друга, а во-вторых – не умеем сосуществовать так, чтобы время от времени друг друга не убивать. Дело Каина живет и процветает, а хуже всего то, что граждане, судя по всему, вошли во вкус.
Я инспектирую кабинет. Рыбки плавают по своим делам – им, похоже, вообще все по барабану. Цветы растут, в холодильнике бутылочки с йогуртом, в шкафчике – печенье и соки. Никакого чая или кофе, никаких чашек.