Я опустила взгляд. Темная ткань толстовки не позволяла увидеть, есть ли на ней кровь демона.
Рот подошел ближе, присев на корточки возле кровати.
– Не надо стесняться.
– Еще чего, – проворчала я, заставляя себя принять вертикальное положение. Комната слегка наклонилась, и я закрыла глаза.
– Как будто я не видел тебя раньше.
– О боже, – простонала я. – Да не в этом дело.
Рот вздохнул.
– Послушай, мы теряем время. Тебе станет еще хуже, и эта святая вода уже не поможет. Все просто, так что не хнычь и раздевайся.
С трудом приоткрыв глаза, я попыталась унять сердцебиение. Только после этого я смогла трезво посмотреть на вещи. Если я не сниму толстовку, это сделает он, что еще хуже. Нет, я смогу, я справлюсь. Он ничего не значит для меня. Хорошо. Я уже не испытываю никаких чувств к нему. Здорово. Я уже взрослая девочка.
Я тихо выругалась себе под нос и подняла руки, осторожно стягивая с себя разом всю одежду. Теперь, когда причина перебранки валялась на полу, я смогла осмотреть свой живот.
Все выглядело не настолько… плохо.
Когти всего лишь ободрали кожу, но оставили три темно-красные уродливые царапины, от которых ответвлялись крошечные линии, похожие на капилляры.
Прошло несколько напряженных секунд, когда до меня дошло, что Рот даже не шелохнулся. А как же, черт возьми, весь этот бред насчет того, что «время не ждет»? Я подняла взгляд и увидела, что он действительно замер.
Он все так же сидел на корточках возле кровати, и между его длинными пальцами свисала зажатая за горлышко бутылка со святой водой. Он смотрел на меня так же пристально, как до этого в раздевалке, но в его золотистых глазах полыхал огонь, а взгляд был прикован к моей груди. Хорошо хоть Бэмби не использовала грудь в качестве подушки. Ее ромбовидная голова отдыхала сейчас чуть ниже пупка.
Он не сводил с меня глаз, и тепло постепенно разливалось внизу живота, особенно когда его язык скользнул по верхней губе. Блеснул болтик пирсинга, и я почувствовала, что краснею. Мне совсем не нравилось то, что творилось в моем теле. Как не нравилось и то, что он таращился на меня и как будто не сомневался в том, что ему это позволено.
И еще, черт возьми, мне совсем не нравилось, что дышать стало практически невмоготу.
– Перестань пялиться на меня, – огрызнулась я.
Он взбесил меня еще больше, когда медленно поднял взгляд, и пламя, бушевавшее за радужкой его глаз, опалило мою кожу. Прошло мгновение, и он заговорил:
– Ляг на спину.
Меня покоробил его резкий тон, и захотелось дать отпор, но я решила, что чем скорее покончу с этим, тем лучше. Откинувшись на спину, я уставилась в потолок, чувствуя, что он подошел ближе.
Рот склонился надо мной, и я сжала в кулаках мягкое одеяло, чтобы не дергаться.
– Будет немного щипать.
Я стиснула зубы.
– Это ведь не хуже, чем когда тебя штопают нитками, верно?
Он скользнул по мне взглядом и пробормотал:
– Конечно.
Затаив дыхание, я приготовилась к душераздирающей боли, пока он открывал бутылку, наклоняя ее к моему животу. Первая капля с шипением опустилась на кожу, а потом полилась жидкость, окропляя следы когтей и стекая вниз по животу, проливаясь на постель.
Бэмби дернулась вниз, ее голова скрылась под поясом джинсов, убегая от потока святой воды. Моя кожа горела, румянилась, и я закусила нижнюю губу. Было не так больно, как при наложении швов, но и назвать это приятным удовольствием язык не поворачивался.
– Уж извини, – пробормотал он, наклоняя бутылку еще раз. Он делал это осторожно, избегая прямого контакта с водой. Я представила себе его реакцию, учитывая, что он полнокровный демон, и поняла, что ему было бы гораздо больнее.
Порезы покрылись белой пеной, и от жжения слезы выступили на глазах. Наконец бутылка опустела, и Рот отстранился.
– Полежи так немного.
Медленно вдыхая и выдыхая, я лежала неподвижно, пока Рот не вернулся с полотенцем. Он молча вытер остатки жидкости с моего живота. Только тогда я заметила, что кончики его пальцев стали темно-розовыми.
Я прочистила горло.
– Ты сжег пальцы.
Он пожал плечами.
– Бывает. – Он не трогал следы когтей, но, когда поднимался, коснулся свободной рукой шрама на руке, оставленного Стражем. – Не шевелись.
Мне не пришлось долго ждать. Рот вернулся с черным одеялом – пушистым, роскошным. Таким же он укрывал меня в ту ночь, когда на меня напал Петр. Он прикрыл одеялом грудь, оставляя живот оголенным, и отошел от кровати.
– Тебе нельзя шевелиться, пока не прекратится шипение. – Он сел на банкетку у фортепиано и опустил голову. Завитки темных волос упали ему на лицо. Больше он ничего не сказал.
У меня перехватило дыхание. Тихий, угрюмый Рот внушал беспокойство, потому что это была редкость, и я не знала, как с ним обращаться, когда он такой. Одна моя половина недоумевала, чем вызвана эта перемена настроения, и ужасно хотелось спросить, но я боялась выдать свой интерес.
Потому что меня это действительно волновало.
И мне хотелось отхлестать себя по лицу за этот интерес.
Как ни странно, но, пока я ждала эффекта святой воды, меня, должно быть, сморил сон, потому что когда я снова открыла глаза, царапины уже не шипели. Я не чувствовала ни тошноты, ни головокружения, разве что легкое покалывание вокруг ран.
И Рот сидел рядом со мной на кровати.
Вернее, когда я почувствовала тепло его тела и повернула голову, он полулежал на кровати рядом со мной.
Устроившись на боку, он опирался головой на руку, согнутую в локте. Странная улыбка блуждала по его до жути красивому лицу, и от прежнего угрюмого выражения не осталось и следа. Его губы чуть приоткрылись, когда он произнес:
– Ты по-прежнему бормочешь во сне.
Я сдвинула брови.
– Ты иногда издаешь эти милые звуки. Как котенок. Прелестно.
– Что ты себе позволяешь? – Тепло хлынуло к моим щекам, когда я резко села. Забыв про одеяло, которое съехало вниз.
Его взгляд скользнул следом, и он усмехнулся, когда я дернула одеяло обратно.
– Я наблюдал за тобой во сне.
– Извращенец, – бросила я, натягивая одеяло до подбородка.
Он пожал плечом.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. – И, покопавшись в глубине души, выдавила: – Спасибо тебе.
– Добавлю это к твоему счету.
Я хмуро уставилась на него.
Грациозно перекатившись, он встал с кровати и потянулся.