– Прости, Маркос, но ведь это ты сегодня уходишь из дому, чтобы с кем-то поужинать. А я сижу себе спокойненько, как и положено пушистой женушке. Так что не надо валить всю вину на меня!
– Пока, – прошипел он. – Сейчас мы снова начнем спорить, а я и без того опаздываю.
Оставшись одна, я тотчас и от души раскаялась в излишней мягкости и уступчивости. Выдержка и зрелость? Ну уж нет! В следующий раз надо сразу же закатить скандал, вместо того чтобы осторожно нащупывать пути к примирению. Иначе сбудется вечно справедливое правило: чем больше ты уступаешь, тем крепче тебя бьют. И вообще, семейная жизнь – жуткая вещь! И уж мне ли, три раза побывавшей замужем, этого не знать! Живи я одна, возможно, думала бы с долей ностальгии, как думают о чем-то неведомом: ах, это мелкие детали повседневности, которые надо одолевать вместе, ах, и это тоже одна из сторон любви – взаимопонимание! К чертям собачьим! – выплюнула я свою злость. Bullshit! – перевела я свою злость на другой язык. Потом залпом осушила стакан и немедленно налила себе новую порцию. Выключила телевизор – лучше ничего не знать о чужой глупости, с лихвой хватает и своей собственной, во всяком случае, поначалу ее легче переносить.
Гарсон расстроился, когда узнал, что ему не удастся прокатиться со мной в Ронду. Он пустился в рассуждения о том, что такая слаженная команда, как наша с ним, ни в коем случае не должна разбиваться в ходе расследования из соображений экономии. По его словам, национальная полиция и прежде никогда не знала роскошной жизни, но до нынешних времен те лимиты, в которых мы действовали, все же позволяли, по крайней мере, оплатить дешевую гостиницу для двух сотрудников. Однако, продолжал он не без занудства излагать свои претензии, если они начнут и дальше ставить нам палки в колеса, то к чему мы придем? А вот к чему: будем носить пистолеты без патронов – ради экономии, закладывать в ломбард наручники, когда иссякнут средства, чтобы дотянуть до конца месяца, разбивать палатки в поле на время командировок… Должна признать, что он несколько преувеличивал, хотя немалая доля правды в его ворчании присутствовала. Когда ты идешь по следу убийцы, любые ссылки на нехватку денег на текущие расходы кажутся опасным легкомыслием.
– Если вы сочтете это уместным, инспектор, я пойду к Коронасу и не отстану от него, пока он не разрешит мне поехать с вами в Ронду. Я вон сколько лет знаю комиссара и давно усвоил, что, если насесть на него по-умному, можно поколебать любое из его твердых решений. Он не выносит, когда его донимают.
– Не стоит. На сей раз выполним приказ без возражений, но обещаю вам: если шеф снова попытается исключить вас из какой-нибудь поездки и так далее, я сама устрою ему такое, что мало не покажется.
Гарсон не стал спорить и, пока мы шли на встречу с Нурией, старшей дочерью Сигуана, рассказал о том, чем завершился допрос Рафаэля Сьерры.
– После того как вы ушли и пока я сам с ним не распрощался, он все время дудел в одну дуду: Сигуан есть бог и Сьерра – пророк его.
– Да, он человек благодарный, сразу видно, но ведь и есть за что благодарить. А он не упомянул, кстати, как идут дела в его магазине?
– Сказал, что от клиенток отбоя нет и дела идут прекрасно. А я только лишний раз убедился, что не способен понять женщин: ну как они могут наряжаться в то, что продается в этой “Нерее”?
Я рассмеялась:
– Вот такие мы, женщины, Фермин, – умеем видеть красоту даже там, где никакой красотой и не пахнет.
– Да еще платите бешеные деньги!
– А как вам показалось, Сьерра считает обоснованным возобновление следствия?
– Наоборот, он без оговорок верит в официальную версию: убийца убит другим убийцей из той же среды.
– И ему, само собой, кажутся подозрительными мотивы, толкнувшие Росалию Пиньейро обратиться к судье?
– Да, на что-то такое он намекнул. Думаю, он целиком и полностью на стороне дочерей. Сейчас послушаем, что нам наговорит старшая.
Нурии Сигуан было чуть меньше пятидесяти. Высокая, крепкая, на вид довольно властная. Неяркая блондинка. Одета со строгой элегантностью, как часто одеваются женщины-политики. Встречу она нам назначила в своей огромной квартире, в самом дорогом районе Барселоны. В убранстве квартиры царил стиль эклектической и традиционной роскоши. Я внимательно пригляделась к лицу этой женщины и не нашла в нем ничего примечательного, кроме разве что постоянного напряжения, из-за которого черты его, как ни странно, словно бы разглаживались, и оно выглядело одновременно моложавым и нервным. По всему было очевидно, что она не желала терять времени на беседу с нами. Она говорила быстро и сопровождала свои слова нетерпеливыми жестами, а к концу фраз так ускоряла темп речи, что порой стоило труда уловить смысл. Пробыв рядом с ней всего минуту, я уже могла набросать ее приблизительный психологический портрет, не слишком рискуя ошибиться: импульсивная, энергичная, деятельная, нетерпимая и привыкшая командовать.
– А ваш супруг сейчас дома? – вдруг спросил Гарсон.
– Мой супруг почти постоянно находится в командировках. Он занимает пост директора испанского отделения мультинационального химического концерна, – ответила она резко, словно ее укусило какое-то насекомое.
– У вас есть дети? – задала вопрос я.
– Нет, – ответила Нурия таким тоном, что стало ясно, до какой степени неуместным кажется ей мое любопытство. И тут же поторопилась повернуть разговор к нужной теме, прежде чем мы сами попытались сделать это. – Послушайте, сеньоры, я понимаю, что вы занимаетесь своей работой и выполняете свой долг, но, честно признаться, я не вижу никакого практического смысла в том, что вы пришли побеседовать со мной через пять лет после убийства моего отца.
– А судья полагает, что…
– Я знаю, что полагает судья, и уверяю вас: до самого последнего времени я была хорошего мнения о нашем судебном ведомстве, но чтобы многоопытный судья поддался на давление этой женщины и возобновил производство по делу, которое в свое время было, по сути, раскрыто… это мне кажется…
– Вы плохо относитесь к жене своего отца?
– Ну что за вопрос, инспектор! На самом деле то, как я отношусь к этой даме, вряд ли добавит что-нибудь существенное к теме, которая интересует полицию.
– Сеньора Сигуан, позвольте нам самим решать, что для нас существенно, а что нет.
Я думала, моя реплика ее смутит, но она лишь сделала жест рукой, словно отмахиваясь от меня, и продолжила:
– Пока отец был жив – и только чтобы не огорчать его, – мы с сестрами обращались с Росалией Пиньейро предельно вежливо. Но если говорить откровенно, что бы вы сами подумали о молодой женщине достаточно скромного происхождения, которая в мгновение ока соблазняет пожилого состоятельного мужчину и выходит за него замуж?
– Ну, например, что она влюбилась в него.
– Да, но как-то очень уж выгодно, с разбором влюбилась. Хорошо, допустим, но если она была так в него влюблена, то почему, не могу я понять, вскоре после свадьбы она совершенно перестала заботиться о моем отце и начала жить в полное свое удовольствие? Бога ради, инспектор, ведь все мы, здесь присутствующие, не вчера родились. Ведь отцу не случайно пришло в голову искать утешение у девиц определенного сорта. Ни один счастливый мужчина такими вещами заниматься не станет, или вы полагаете, что станет?