– Я благодарен вам, граф, от всего сердца и надеюсь, что в ближайшее время сумею оплатить вам сторицей.
Боже подошел и пожал его руку:
– С прибытием, Раймунд, на родную землю, и не торопитесь, юноша, с нами расплачиваться. Наш орден главной своей целью считает оказание людям помощи, когда все другие в ней отказывают. А главная благодарность – это когда в человеке укрепляется вера в Господа нашего Христа, и он несет эту веру в своем сердце, делясь ею с другими. Но мы всегда с благодарностью принимаем любые пожертвования, особенно те, которые по достоинству оценивают наш вклад.
После этих слов на губах Боже заиграла тонкая улыбка. Она тотчас сбежала с его лица, когда он поймал понимающий, настороженный взгляд Раймунда.
– А этот тулузец не прост, – подумал Боже, – ему палец в рот не клади.
Не удержался от улыбки и Раймунд, сказав:
– Граф, вера помогла мне выжить в таких случаях, когда казалось, что все пути к жизни отрезаны. Я никогда ее не предам, – и он по восточному обычаю склонил голову и приложил руку к сердцу.
«Какой воспитанный и тонкий юноша», – опять подумал Боже и воскликнул: – Это великолепно, мой друг. Позвольте мне так вас называть. Но кого вы стараетесь рассмотреть? – Боже заметил, что Раймунд кого-то ищет глазами.
Раймунд смущенно посмотрел на Боже:
– Вы правы! Я ищу своего дядю.
Боже хмыкнул:
– Его здесь нет. Хотя он знает о вашем прибытии. Видать, какие-то серьезные события заставили его остаться дома, – в его голосе слышалась скрытая ирония.
– Тогда скорее домой, – заторопился Раймунд.
Боже куснул губу и подумал: «Как же я так влюбился! Теперь его не уговоришь заехать в замок. Для такого верзилы, пожалуй, – он посмотрел на своих людей, – их окажется маловато. Не убивать же его! Ну, ладно, дорога покажет».
И произнес:
– Тогда в путь.
В это время раздалось весьма красноречивое покашливание забытого всеми толстячка. Боже посмотрел на капитана и понял, что он напоминает о расчете. Боже пальцем подозвал своего человека, взял его за воротник, что-то прошептал на ухо, и тот быстрым шагом удалился. Вернулся он с сумой в руках. Чувствовалось, что она была нелегка. Боже взял ее и подал капитану.
– Можешь посчитать, – сказал граф и почему-то улыбнулся.
Капитан заглянул вовнутрь, пошевелил суму и перебросил ее через плечо. Подняв руки, как бы говоря, что «все в порядке, бывай», он пошел к своим, которые дожидались его на палубе.
Боже куснул губу:
– Надо было бы взять тысяч пять, – тихо прошептал он.
* * *
Какой день де Буа терпеливо ждал, когда на горе вспыхнет огонек. Ехать в порт и встречаться там с Боже он не хотел, зная, что этот льстец все сделает, чтобы заманить их к себе во дворец. Поэтому он решил разыграть «спешку», якобы находился у предсмертного ложа графини. И им надо срочно вернуться к ней. И, когда казалось, что все потеряно, огонь вспыхнул. Об этом оповестил возница.
– Гони, – крикнул де Буа.
Застоявшиеся кони неслись так, что колымага вот-вот могла развалиться. Жан еле успел вскочить на облучок.
– Кто это так несется нам навстречу? – крикнул сверху возница Боже.
Граф выглянул и побледнел. Он узнал колымагу де Буа.
– Успел-таки, старый, – не без зла подумал он и приказал остановиться.
Он этого хитреца раскусил сразу и знал, что де Буа постарается выкрутиться, чтобы не заехать к нему в замок.
Начал тормозить и де Буа.
– Что случилось? – спросил Раймунд, стараясь разглядеть, что происходит, когда граф открыл дверцу. Ему удалось увидеть, как из встречной кареты вылезает человек. Но ему не надо было говорить, кто это. В свое время Раймунд так описал своего дядю, что его невозможно было не узнать. Сердце юноши дрогнуло. Это была первая, может, главная проверка и встреча, где решался вопрос: будет ли он принят или… но об этом не хотелось думать. Он решил показать радость встречи, легко отстранил Боже и выпрыгнул наружу. Но, сделав несколько шагов, он остановился. Остановился и дядя. Это было драматическое мгновение. Оба, это было хорошо видно со стороны, что-то лихорадочно искали друг в друге. Затем дядя развел руки в стороны и с криком:
– Раймунд, мой мальчик, – бросился к своему «племяннику».
Они долго обнимались, смотрели друг на друга и вновь обнимались. Потом, когда прошел первый восторг встречи, дядя уважительно осмотрел племянника:
– Однако… ты… тово…
Желая потрепать его по голове в порыве восторга, приподнявшись на цыпочки, он запустил руку в его волосы и приподнял космы. Шрам был на месте.
Один не без чувства благодарности вспомнил о корсаре, второй – благодарил Бога, что вернул ему племянника.
– Ты… возмужал, – он продолжал легко трепать его волосы, – какой богатырь стал, сразу трудно тебя признать. Смотри, как физический труд и море подействовали… пропадет совсем твоя Жози, как увидит тебя.
– Что с ней, как она? – с жаром воскликнул племянник.
– А… – поник головой дядя, – не дождалась, да не печалься, а вот с матушкой… беда, – он почему-то посмотрел на Боже, – при смерти. – Думал, не встречу… Ну, да поторопимся. Надеюсь, застанем. Уж очень она хочет видеть тебя. Ты, – он повернулся к Боже, – граф, нас прости, что не сможем заехать к вам. Знаю, что ждете. Но… сам понимаешь, мать все-таки… какая-никакая.
Боже ничего не ответил. Он посмотрел на своих людей, потом на де Буа. Взгляд его был пристальный, он точно хотел проникнуть внутрь этого непростого человека. Но кроме печали, которой подвергается человек в подобных случаях, он ничего другого не заметил.
– Ладно, – наконец согласился он, – верю слову дворянина.
Де Буа только взглянул, но промолчал.
– Ну, племянничек, прощайся! Нам дорога каждая минута.
Раймунд протянул руку Боже и сказал:
– Мы обязательно приедем.
Де Буа прощально помахал из кареты рукой и крикнул вознице:
– Гони!
– Слава те, Господи! – крестясь, произнес де Буа, вновь становясь епископом.
– Почему не приехал отец? Что-то случилось?
Дядя уловил в голосе племянника нотки тревоги.
– Мужайся, Раймунд! За твое отсутствие многое изменилось, в основном ждут тебя… одни неприятности, – он вздохнул.
– Что такое? – Раймунд развернулся к дяде, лицо его выражало тревогу.
– Нет у тебя более ни отца… да примет его душу Господь, – епископ перекрестился, – ни брата.
– Что случилось? – лицо племянника помрачнело.
Де Буа принялся рассказывать. Заканчивая повествование, он сказал: