Когда кубки были осушены, Ярослав подал гостю зажаренную ногу дикого кабана.
— Будь добр, расскажи, что известно о Козельске тебе, — промолвил он, увидя, что гость насытился, отложив обглоданные кости в сторону.
Узнав, что в обозе Путяты был Аскольд Сеча, воевода искренне принялся сокрушаться:
— И ты отпустил этого доблестного витязя в пасть кровожадным половцам? Я слышал о них много недоброго. Король Венгрии позволил им поселиться в его землях. На то монаршая воля. Ай-яй! И сейчас Аскольд скитается где-то среди бессчетных шатров… Если доведется тебе, купец, с ним встретиться, скажи, что я протягиваю ему свою руку и хочу назвать своим братом.
Они еще долго сидели, не заметив за разговорами, что зарождается новый день. Где-то далеко на востоке Божьи слуги начали зажигать свечи…
Ярослав много сделал, чтобы помочь Путяте вернуться не с пустыми руками. Местные купцы, придерживающие свой товар до лучших времен, прознав о желании воеводы, тотчас распаковали свои сундуки.
Купец с воеводой расставались друзьями. Воевода отрядил десяток воинов, чтобы те сопроводили купчину. Когда они обнялись на прощание, Ярослав произнес:
— Вот так же крепко обнимешь Аскольда, моего названого брата. И не забудь передать, что я горю желанием видеть его, а мой меч — его меч.
С чувством глубокой печали покидал гостеприимную землю Путята. Он несколько раз оборачивался, махая рукой всаднику, силуэт которого еще долго маячил на горизонте.
* * *
Аскольд очнулся от того, что кто-то усиленно пытался проникнуть ему в рот. Он хотел было отбросить эту гадость, но вдруг почувствовал, что у него нет рук! О Боже! Что случилось? Бешено заколотилось сердце. Нет рук? Но он не чувствует боли. Аскольд силился вспомнить, что с ним произошло.
В голове все перемешалось. Вот он видит какого-то человека, спустившегося к нему в яму. В его руках факел, который высвечивает чье-то злобное, перекосившееся лицо. Да это же половец! Он не раз пытался выведать тайну о кладе. Но он тогда действовал не столь стремительно и жестоко, как сейчас. Что же он ему ответил? Голова гудит. Разбегаются мысли. А тут еще эти твари не оставляют в покое. Ужасно больно лицу. Аскольд замотал головой и почувствовал, как мерзкие твари бросились врассыпную. Неужели крысы? Кажется, тот половец пригрозил, что, если Аскольд не откроет секрет, он бросит его на съедение этим тварям. Нет! Во что бы то ни стало надо подняться.
Пленник напряг все свои силы. Страшная боль пронзила тело. Усилием воли он подавил боль. Ему удалось приподняться. Только тут он понял, что руки и ноги его связаны. А руки затекли так, что он их не чувствует. Он начал отталкиваться от пола пятками, продвигаясь неизвестно куда, пока спина не уперлась во что-то твердое. Стало чуть легче. Непроницаемый мрак царил вокруг. Он закрыл глаза. И перед ним вновь возник половец.
— Говори! — мычит он и тычет в его тело горящей головешкой.
Но Аскольд лишь мотает отрицательно головой. Несколько человек набрасываются на него. Плети свистят в воздухе.
— Говори! — свирепеют каты.
И вот улетучивается куда-то их рев, а он оказывается среди поля. Кругом цветы. Много цветов. И вдруг Аскольда кто-то окликает. Да это Всеславна! Бежит к нему с протянутыми руками. И он бежит ей навстречу… Внезапно все прерывается. Он снова видит незнакомые бородатые лица.
Половцы льют на пленника ключевую, обжигающую как огонь воду из кожаных ведриц. Аскольд поднимается и, как бык, оглушенный кувалдой, трясет головой. Бросается, откуда только силы взялись, на своих палачей. Он даже умудрился вырвать у оторопевшего половца саблю из ножен. Взмах руки — и валится наземь вражина. Еще взмах — и нет еще одного ката.
В ужасе шарахнулись во все стороны половцы. Курда заорал благим матом, пытаясь остановить подручных. Но они боятся приблизиться к пленнику, который, истекая кровью, шел на них со сверкающей саблей в руке. Они пятятся еще дальше.
Чем бы закончился тот поединок, если б не хитрый Курда? Краем глаза Аскольд видел, как он шепнул что-то одному из подручных. Тот подкрался сзади и накинул на Аскольда аркан.
Но коварному Курде этого было мало. Он приказал привязать Аскольда за ноги к двум жеребцам.
— Я княжеский посланец… — прохрипел Аскольд, — отпусти меня. Не то Великий князь с живого спустит с тебя кожу.
— Плевать я хотел на твоего князя, — рассмеялся половец прямо ему в лицо. — Сейчас велю, и кони разорвут тебя надвое. Говори, где клад! В этом твое спасение.
— Нет!
Аскольд внутренне напрягся, мысленно прощаясь со своей любимой, с друзьями, с родным Козельском… Если б знал он, что в голове Курды занозой засело предупреждение хана, не прощался бы с белым светом, не ожидал в напряжении последнего рывка. Не осмелился холуй ослушаться своего господина: взмахнул рукой и — порубили крепкие веревки. Вот тогда-то Курда и пообещал, связав пленника по рукам и ногам, бросить его на съедение крысам.
Сам же, хитрец, решил во что бы то ни стало добиться от хана согласия на смертный приговор непокорному козельцу. Не жалея красок, расписывал он Котяну, как пленник пытался бежать. И как послушные хану слуги не хотели применять оружие, чем и воспользовался бесстыдно козелец.
— Да и никакой тайны он не знает, — убеждал хозяина Курда. — Иначе давно бы выдал. Ведь только слепой или слабоумный может отказаться взять в жены твою племянницу, которая, подобно солнцу, озаряет землю везде, где ступает ее нога. Вели, хан, и я привяжу несговорчивого уруса к самым сильным, откормленным жеребцам…
— Нет! — перебил его Котян. — Негоже учинять такую казнь над посланцем Великого князя. Тем более что ты, ротозей, проворонил его дружков. Но, по обычаю моих предков, я велю отрубить ему голову! За то, что он убил моего племянника. Эй, старик! — крикнул грозно хан.
— Уже иду, мой повелитель, — тотчас откликнулся русский толмач.
А хан продолжал:
— Велю писать русскому князю Михаилу письмо, где известить, что, по обычаю своих предков, казнил его посланца за то, что он поднял меч на безвинного моего родственника. Приказываю немедленно отправить гонца!
Курда вышел от хана довольный. Он добился главного: больше не будет жить на свете этот гордый урус! Пусть знает каждый, как Курда мстит врагам.
С хорошим настроением вошел Курда в свой шатер. Одно лишь не давало ему в полной мере насладиться жизнью: напоминание хана, что это он, Курда, упустил дружков плененного козельца. В любую минуту Котян может принять решение, от которого и ему не поздоровится. По телу противно пробежали мурашки…
А те, о ком вспомнил Курда, сидели на берегу полноводного Дуная и задумчиво глядели в его темные воды. Куда унесли они неуемного купчину? Где теперь искать его следы?
Шига крутился волчком, стараясь выяснить у венгров, что они знают о русском купце. Но те только пожимали плечами. Нашелся, правда, один старик, который будто бы видел, как на нескольких лодках купец стал подниматься вверх по Дунаю. Но куда путь держал, старик не знал.