«С миром или войной?» — тревожно мелькнуло в его сознании.
Котян поднял руку, приказывая подручным остановиться, и пристально вгляделся вдаль. Тесно сомкнутыми стройными рядами к нему приближалось чье-то войско. Если б сейчас выпал снег или овца окотилась волчонком, он удивился бы меньше.
Возглавлял дружину рослый воин в боевых доспехах. Его рука покоилась на рукояти меча, а весь вид говорил, что он готов к миру, но, в случае чего, не замедлит ответить и мечом. Решительность его намерений подтверждалась и твердыми взглядами воинов. По их одежде и экипировке хан догадался, что перед ним — дружина короля. Котян скрипнул с досады зубами. И вдруг понял, что появление войска связано с его пленником.
Он не ошибся. Приблизившийся к нему предводитель отряда остановил коня и заявил:
— Я, Ярослав, воевода града Штернберга, прибыл к тебе, хан Котян, выразить свое негодование по поводу пленения тобой русского посланца. Я требую его освобождения. А если ты вздумаешь воспрепятствовать моему требованию, я намерен освободить пленника силой. — Он полуобнажил меч, и все воины слаженно повторили его движение.
Решительность воеводы и воинственный вид его дружины заставили хана притворно улыбнуться.
— О, досточтимый воевода, — заговорил Котян льстиво, — я много слышал о тебе и сожалею, что мы так… — он замялся, подбирая слово, — внезапно встретились. Желаю видеть тебя своим дорогим гостем и…
— Пленника! — сурово перебил Ярослав.
— Я отдам тебе пленника, — сдался хан, — но с условием, что ты задержишься у меня хотя бы на день.
— Только с дружиной.
Котян был вынужден принять условия бесстрашного воеводы. На ночь Ярослав приказал дружине занять круговую оборону.
Ночь прошла спокойно. Ярослав не отходил от Аскольда, у которого последние события отняли остатки сил. Увидев его израненное, истерзанное тело, Ярослав пригласил походного лекаря, старого Дианиша, и тот принялся хлопотать над больным.
Хан провел бессонную ночь: ни сломить уруса не удалось, ни его казнь не состоялась. А главное, так и не выяснилось местонахождение клада. Надо было срочно что-то предпринимать, и к утру он отдал приказ гнать многочисленных пленников на продажу в Орнас. Ханские прислужники кинулись исполнять повеление и для численности добавили к толпе будущих рабов маленького немого уродца. Чуть позже, подгоняя пленных плетьми и грозными окриками, они погнали их в неизвестность.
…Лечение старого Дианиша не прошло даром. Когда дружина Ярослава покидала ханское стойбище, Аскольд даже смог держаться в седле самостоятельно: настолько притупилась терзавшая его доселе боль. К нему постепенно возвращалась жизнь. Невольно он подумал, сколь щедро оказалось к нему небо.
— Слава тебе Господи! — с огромной благодарностью в сердце произнес Аскольд.
В душе защемило от радостного предчувствия скорой встречи с любимой. И только мысли о том, что не удалось разыскать Василия, изрядно омрачали душу.
Вскоре путники нагнали длинную вереницу людей, которых половецкие воины гнали куда-то на восток. Пленники были сплошь русичами, и, если б позволили силы, Аскольд непременно бросился бы на их освобождение. Ярослав тоже подумал об этом, но пришел к выводу, что вызволение Аскольда без королевского ведома и без того принесет ему немало неприятностей.
Смотреть на понуро бредущих людей было невыносимо тяжело, и Аскольд отвернулся. В последний момент заметил, что какой-то подросток буквально пожирает его глазами. Что-то в облике и походке парнишки показалось ему знакомым. «Неужели?.. — мелькнуло в голове. — Да нет, не может быть… Лицо очень страшное. Да и окликнул бы меня Василий… Не-е-т… Померещилось…»
Половец замахнулся на приотставшего пленника плетью, заставляя поспешить, и вскоре щуплая фигурка подростка вновь затерялась в караване будущих рабов. Аскольд горестно вздохнул и пришпорил коня.
Зосим проснулся от надрывного плача. То орал во все горло его любимый внучек. После гибели сына под стенами далекого Козельска рождение ребенка, да еще внука, вернуло Зосима к жизни. Он боялся теперь одного: что кто-нибудь положит глаз на ладную, статную его сношеньку, и та уйдет со своим первенцем под чужую крышу. Поэтому Зосим ревниво присматривал за молодой матерью. Но та, похоже, не думала об этом вовсе: сидела все больше дома, хлопоча по хозяйству. Старик какое-то время лежал с закрытыми глазами, надеясь, что крик стихнет, но внучек и не думал успокаиваться.
— Эх ты, полуночник! — с теплотой в сердце проворчал Зосим, поднимаясь с лежака, и зашлепал босыми ногами по холодным скрипящим половицам.
Младенец был мокрый. Дед высек огонь и принялся искать какую-нибудь тряпицу, чтобы перепеленать внука. Тут вскочила и сноха. Виновато улыбаясь, она подхватила сыночка и прижала к груди.
— Аскольдик, миленький, успокойся. Баю, баюшки, баю… — запела она.
Ребенок тотчас замолчал и сладко зачмокал губами. Дед улыбнулся в отвислые усы и, поежившись от холода, подумал: «Зябко становится, вот оттого, видать, и обмочился внучек. Похоже, пришла пора на ночь огонек оставлять». — Он решил немного протопить помещение и, накинув зипун, пошел за дровами.
Небо, усыпанное звездами, переливалось, что тебе платье владычицы, пошитое к Пасхе. Тянул промозглый, пробирающий до костей ветерок. Зосим зябко поежился, прикрыл грудь полой сермяги. Подойдя к поленнице, критически осмотрел запасы.
— Маловато, — крякнул он. — Зима, злодейка, длиннющая, все сожрет.
Под эти грустные мысли он набрал дров и разбитой походкой зашагал к дому. Чтобы не шуметь, осторожно сложил их у очага и раздул огонь. Вскоре сухие дрова, объятые пламенем, заговорили веселым потрескивающим языком.
Горница наполнилась привычным запахом дымка. И от этого у Зосим враз как-то полегчало на душе. Он подошел к внуку. Пляшущие языки пламени осветили безмятежное личико ребенка. Дед склонился над ним. «Вылитый отец, — не без гордости подумал он и поправил одеяльце. — Слава те Господи, хоть внучонка мне жаловал, уподобив моему сыночку. Спи, Аскольдик. Пронеси, Господи, тучи черные. Спаси и помилуй мою отраду». — Зосим еще раз взглянул на мальчонку и на цыпочках отошел от колыбельки.
— Ты чево бродишь, старый? — услышал он шепоток жены.
— Да Аскольдик забушевал было. Обмочился, бесенок, и давай орать. Ночи ноне холодные стали. Пришлось за дровами топать…
Они какое-то время лежали молча, думая каждый о своем.
— Ты об Аскольде думаешь? — первой нарушила молчание жена.
Зосим понял, о каком Аскольде она спрашивает.
— Жаль, ой как жаль парня. Верным был другом нашему сыну, царство ему небесное.
— Не будь они друзьями, жил бы сыночек сейчас с нами, — старуха тихонько всхлипнула.
— Не надо, — Зосим прижал ее голову к своей груди. — Бог дал — Бог взял. Не будь Аскольда, лежали бы его косточки давным-давно в чужой панской сторонке, и не было бы у нас сейчас нашего Аскольдика. Да и как быть русскому человеку, коль у соседа беда? На то мы и русские, чтоб друг за дружку стеной стоять. А иначе как? Пропадем, аки заблудшая коза в волчьей стае… Не вини Аскольда, его и самого уж, поди, давно… — голос Зосима задрожал.