Всеволод, задумавшись, надолго замолчал. Княгиня его не тревожила, понимая, что он обдумывает какой-то ход. И она оказалась права.
— Решено! — вскричал он вдруг и поднялся так резко, что кресло, издав писклявый звук, заскользило по натертым половицам. — Теперь Всеславна будет моей!
Мысль у княгини работала лихорадочно. Слова брата добрым знамением легли на сердце: она не на шутку опасалась, как бы ей не пришлось, если не вернется Аскольд, оставить эти хоромы молодой хозяйке. Вдобавок наконец-то и брат будет пристроен…
— А если Аскольд вернется? — задала княгиня волнующий ее вопрос.
— Пускай возвращается. Вспомни, что ты мне сама говорила! — воскликнул он и добавил: — Что Михаил будет его судить!
— Эх ты, — бросила она в сердцах, — да за что его судить?
— За убийство, сестра, за убийство! Сама же говорила…
— Кого же он убил? — вперила в него взгляд княгиня.
— Василия!.. Забыла?.. Твоя ведь идея: обвинить Аскольда в убийстве мальчишки, чтобы сделать меня Козельским князем.
— А-а, вон ты о чем, — перевела дух женщина. — Только я не придумала еще, братец, как это сделать!
Всеволод встал против нее и с расстановкой заговорил:
— Врагов у Михаила много. Каждый норовит оторвать кусок. А что Аскольд? Сын знаменитого воеводы. К тому же муж княжны, теперь — первой наследницы…
— Но как доказать его вину?
— Как доказать? — насмешливо переспросил он, опершись на спинку кресла и склонившись над сестрой. — Слушай внимательно. Гол, как поведал мне Судослав, сберег всех козельских детей. Значит, что?.. Что ворога впереди не было! А следовательно, некому было и убивать Нестерку с Василием. Вот и получается, что убил их… Аскольд. Он нарочно разделил отряд, чтобы легче было с ними покончить. И мне кажется, — Всеволод хитро прищурился, — это сможет подтвердить тот же… Гол. Пригласи его на завтра…
Наутро княгиня, прихватив с собой Всеволода, сходила в церковь. Затем, откушав, приняла в гриднице Гола. Его привела служанка. Парень так оробел в княжьих хоромах, что еле шевелил ногами. Когда этот огромный, словно медведь, воин появился в гриднице, княгине показалось, что в помещении стало тесно.
— Садись, — она указала на кресло, но гость отрицательно замотал головой, промычав:
— Не-е-е…
Молодое, не обросшее еще щетиной лицо покрылось пятнами. На лбу заблестели капельки пота. Гол уперся глазами в пол и не поднимал головы.
— Гол, ты храбрый воин, — заговорил незаметно вошедший в гридницу Всеволод. — Стольких детей спас! За это княгиня пожелала наградить тебя, — он положил на край стола, чтобы Гол видел, золотую гривну. — Возьми.
— Не-е-е, — снова энергично отказался парень.
— Да что ты все мычишь?! — возмутился князь. — Тебя награждает княгиня, держи! — И, взяв его руку, вложил в нее деньгу.
Гол еще сильнее покрылся пятнами. Пот полил с него ручьем.
— Скажи, Гол, вот когда на вас напал ворог, вы преследовали его?
— Ага…
— И Аскольд преследовал?
— Ага…
— Ну и хорошо. Ступай… Эй! — крикнул Всеволод.
Вошла служанка, которая привела Гола.
— Проводи, — коротко приказал князь.
Парень, облегченно вздохнув, направился к выходу.
— Вот так, — заговорил Всеволод, оставшись наедине с сестрой. — Гол, как ты слышала, подтвердил, что Аскольд покидал дружину. Выбрав удобный момент, он под видом погони бросил дружину и, догнав Нестерку с Василием, поубивал их. Все это ты должна рассказать своему мужу.
И брат с сестрой понимающе улыбнулись другу другу.
Если въехать в город через восточные ворота, то на пути встретится Ильинская церковь. А на противоположном конце улицы располагалась корчма старого жида Елифаза. Слава о ней разнеслась далеко за пределы города. Уж больно отменной была здесь бражка. Хватнешь братину — душа взыграет! Не уступал и медок. И хмелен, и сладок был он. А хмель особая: голова ясная, да ноги не слушаются. Потеха! А еще умел старый жид так приготовить мясо, что аж дух захватывало. Золотистой корочкой покрыт кусок мяса. А запах — слюной захлебнешься! Режешь мясо — нож легко идет, а развалишь — кровинки, как пот, выступают. Ешь и наесться не можешь.
Пропустишь вторую братину — душа еще чего-то захочет. Хорошо знал старый Елифаз человеческие слабости, вот и соорудил потому несколько опочивален. Многие оставляли тут не только кошельки, но и сердца…
Однако купцы любили эту корчму. Въезжая в город, они прежде всего заходили в церковь и клали поклоны Николаю Угоднику, который спас их в пути от разных несчастий. Неистово покрестившись, они потом добирались до корчмы Елифаза, чтобы забыть обо всех своих дорожных тягостях.
И в этот день народу в едальне было полным-полно. Как всегда, собрались купчины со всего бела света. Из Мурома, Коломны, Смоленска, даже из далекой Мордовии…
В этот вечер соцкий Акила в корчму отправился пораньше. Как частый посетитель, он давно усвоил, где, кто и как рассаживается, что пьют и едят. Вои, как правило, у входа. На столе у них брага в жбанах да куски жареного мяса. Дальше — покладники, кличники, конюшие, стольники, мечники, седельники… Народ побогаче, и мясо пожирнее. Десяцкие и соцкие поближе к углу лепились. Стол тоже так себе: бражка, медок, квас, мясо, хлеб. А в другом углу — купечество. Чтобы они — никого и их — никто. Там уж стол ломился. Для них у Елифаза и заморские лакомства находились.
Но пуще всего любил Акила купцов послушать. Он хорошо изучил их повадки. Вначале — знакомство. Разговор о делах. Кто как торгует. На чем прибыль имеет, на чем убытки терпит. Подпив бражки с медком, купчины приступали к следующему этапу. Речь заходила о том, кто на дорогах встречался, кто, как и с кем сражался. Пили за победителя, жалели поверженных. После этого для Акилы наступал самый любимый момент. Доходила очередь до баек о бабах. Какой-нибудь купчина в подпитии начинал смачно описывать свои похождения, и хохот стоял на всю едальню.
Этим вечером, однако, разговор пошел по новому руслу. Все чаще слышалось «татары», «татары»… Навострил соцкий ухо, братину отставил. Какой-то рыжий купец говорит: «…брыд стоит по всей Мордовии… Куда ни сунься, везде татары. Еле ушел от них». В разговор встревает другой купчина. Борода всклочена, лицо потное, кафтан давно под ногами валяется:
— Что ты нам о Морде какой-то? На Русь полезли! Город…
Кто-то хлопнул дверью, и соцкий не разобрал название. Некоторые за столом стали возмущаться:
— Опять, гады, на Русь ползут…
— Сейчас начнется, — вздохнул тяжело седовласый старец.
— Стоп, други именитые, — пробасил представительный купчина, подняв руку.