— Таврул, смелее! — шепнул Аскольд.
Тот мрачно зыркнул на козельца и хлестнул коня. Вскоре столкнулись с торопящимся куда-то монголом. Таврул остановил его:
— Шейбани послал меня за русской пленницей, но не сказал, где она находится. Ты что-нибудь знаешь?
— Слышал, — ответил тот. — О ней много разговоров в лагере ходит. Говорят, отважным бойцом оказалась. Менгу за нее даже отхлестал воина. Она сейчас в юрте у восточной границы, — и апайка вновь засвистела в его руке.
Троице пришлось вернуться к восточной границе, где юрт ютилось великое множество. Снежная замять хоть и спасала от чужих взоров, но, с другой стороны, не позволяла правильно сориентироваться. И они шли, что называется, на ощупь.
Сунулись к первой юрте — услышали плач детей. Вторая вообще оказалась пустой. В третьей спали воины. Направляясь к очередной юрте, все трое заметили у входа двух сидящих воинов.
— Здесь, — сказал Таврул.
Он не ошибся. Подойдя к юрте, Таврул, как и подобает высокому чину, грубо пнул дремавшего стражника. Тот вскочил и, ничего не соображая, испуганно вытаращил глаза.
— Здесь уруска? — властным голосом спросил монгол.
— Да, да, — торопливо закивал страж.
— Открывай!
Охранник уж взялся было за полог, чтобы откинуть его, но, ненароком взглянув на Таврула, завопил вдруг что есть мочи:
— Предатель!
Таврул, не успев среагировать, получил сильный удар в грудь и упал навзничь. Монгол прыгнул на него, в руке, занесенной над поверженным ханским шурином, блеснул нож. Совершив воистину тигровый прыжок, Аскольд оказался рядом, и его меч опустился на шею незадачливого стража на мгновение раньше. Тот рухнул на Таврула.
Пока Аскольд с Кулоткой освобождали Таврула, второй страж, воспользовавшись моментом, сиганул, как заяц, за юрту и тут же исчез в ночном мраке. Преследовать его не было времени, и друзья, поддерживая монгола, вошли в юрту.
Слабый огонек лампады тускло освещал пустынное, на первый взгляд, помещение. Приглядевшись, Аскольд заметил, однако, силуэт человека, лежащего лицом к стене и перетянутого веревками. Человек издал слабый стон. Приблизившись и повернув его к себе, Аскольд замер:
— Всеславна!
— Веревки режь, — поторопил Таврул, понимая, что сюда вот-вот явятся воины.
Кулотка справился с путами быстрее. Аскольд подхватил Всеславну на руки, и все вместе они двинулись к выходу. Выглянув наружу, Таврул махнул рукой: можно! Аскольд взгромоздил Всеславну на своего коня, а сам, взявшись за стремя, стегнул его, что было мочи.
К месту подъема они добрались без приключений. Спешившись, подошли к болтающемуся концу веревки.
— Ну, Таврул, держи, как и договаривались, — Аскольд вложил в ладонь монгола обещанное кольцо.
Тот взял его и, полюбовавшись, неожиданно… вернул.
— Я не знал, что среди вас, урусов, встречаются такие замечательные люди. Ты спас мне жизнь. Я вижу, как ты любишь свою жену. Пусть оно, — он подал кольцо Аскольду, — останется у тебя. Мы, монголы, умеем ценить подобные поступки.
Спорить и переубеждать было некогда. Враг мог появиться в любое мгновение.
— Хорошо, — сказал Аскольд. — Тогда ты волен сам выбрать себе дальнейший путь. Что решил?
— Я хочу… — Таврул вдруг как-то странно, боком, стал оседать, а затем рухнул на снег. Из его спины торчала стрела. А до ушей друзей донеслось:
— Предатель!
Аскольд выхватил лук. Тетива запела, и убегающий монгол вдруг остановился и, взмахнув руками, упал.
— Кулотка, быстрее наверх!
Тот, поплевав на руки, в одно мгновение очутился на берме. Аскольд обвязал жену и дернул веревку. Вдруг Всеславна тихо вскрикнула: по берме в их сторону осторожно крались, придерживаясь стены, несколько татар.
— Кулотка, схоронись! — скомандовал Аскольд, а сам, выдернув из ножен меч, двинулся навстречу ворогу.
Противники остановились в паре шагов друг от друга. В руках вышедшего вперед монгола мелькнула сабля, а в глазах — страх: в полуметре находился глубокий обрыв.
Аскольд взмахнул мечом. Монгол подставил под удар саблю. Козелец, не опуская меча, ударил вражину ногой в грудь. Тот отлетел в сторону, сбив с ног стоящих за ним воинов. Татары горохом посыпались вниз.
Только оказавшись на крепостной стене, троица смогла перевести дух. Глазами, полными любви и счастья, взглянул Аскольд на свою любимую. Но нет времени для выражения чувств: приближающиеся крики, проклятия и крепкая мужицкая ругань возвращают к суровой действительности.
— Сюда бегут, подлые трусы, — крикнул Кулотка, рванувшись было навстречу.
— Стой, — остановил его Аскольд. — Уведи Всеславну. Да смотри: береги ее как зеницу ока!
Бросившись наперерез спасающейся бегством толпе, Аскольд увидел, что кто-то уже пытается остановить ее. Ба! Да это же Зуб! Вдвоем друзья быстро справились с паникующими горожанами, уговорив их повернуть назад.
На этот раз противостоять захватчикам оказалось гораздо труднее. Отвоеванный ими клочок земли то и дело пополнялся свежими силами. Аскольду пришлось поднять на защиту города практически всех киевлян — от мала до велика. Бок о бок бились, сжимая зубы от боли, израненные Ульян и Данило, и сотни отчаянных горожан следовали их примеру. Сражение шло с переменным успехом: то татары одерживали верх, заставляя киевлян отступать, то наоборот. Основная беда состояла в том, что защитников града было вдвое меньше.
И вскоре Аскольду стало ясно, что Новый город не удержать. Воспользовавшись кратким затишьем, он подозвал Ульяна и велел, забрав часть людей, крепить Старый город:
— Надо спасать воеводу!
Истекающие кровью, еле держащиеся на ногах киевляне сдаваться не думали. Но все сильнее сжимался татаро-монгольский кулак. Все меньше пространства оставалось у русских. Вот уже ощутили их спины холодный камень Десятинной церкви. А потом наступил и момент, когда остался у защитников один-единственный клочок земли — именно тот, на котором стояла церковь. Храм заполнен народом. Но не видно плачущих женщин. Даже дети, и те не помышляют молить врага о пощаде. Все пропитаны одной, общей мыслью: стоять до последнего!
Не смог враг справиться с крепкими церковными стенами. Надежно укрыли они тех, кто десятилетиями намаливал здесь свою любовь к пышным зеленым дубравам, бескрайним, наполненным птичьими трелями полям и полноводному суровому Днепру. Это была их земля! И если сейчас земля-кормилица потребует их жизней, они без колебаний пойдут на смерть. Только бы не расстаться с родными краями!
Какой-то воин тронул Аскольда за плечо:
— Иди, воевода зовет!
— Я позвал тебя, — сказал Димитрий, взглядом приглашая присесть рядом, — чтобы… поклониться. — Он зашевелился, пытаясь приподняться. — Ты сделал немыслимое. Но используй свои отвагу и воинское умение и для дальнейшей борьбы с вражиной, — последние слова воевода произнес с трудом.