Девушка невольно бросила взгляд на шкатулку. Почему-то она никому – даже родителям! – не хотела рассказывать о ее содержимом. Саша удивилась, внезапно сообразив, как похожи испытываемые ею чувства на ревность: мое! никому не отдам! никому не покажу!
– Все непонятно, – честно ответила она маме, не желая ни врать, ни говорить правду. – Но я здорова.
Матушка поджала губы, но расспрашивать дальше не стала.
– Каждому разговору – свое время, – согласилась она, отступая – дочь знала это – только для того, чтобы потом вновь вернуться к этой весьма деликатной теме. – Спустишься ли ты к обеду?
Искушение отказаться и продолжить чтение бабушкиного дневника было велико, но девушка ему не поддалась. Она и так нарушила семейное спокойствие – явилась и обрушилась на головы своих родителей внезапно и без предупреждения, как грозовой летний ливень. Не стоило огорчать их еще больше.
Сян Александра Джи поднялась, бросила быстрый взгляд в зеркало – оттуда на нее смотрели глаза, в которых не было ни уверенности, ни покоя, – и последовала за матушкой. Ее ждало очередное испытание: за большой стол в доме своего детства она не садилась уже больше десяти лет.
«Вот так, – подумала она, спускаясь со второго этажа в столовую, – из Сан-Франциско – в Тайбэй. Из нового мира – в старый».
Тишина – вот что подавали сегодня за родительским столом. В напряженном молчании Сян Джи положила в рот кусочек жареного кальмара и, надеясь, что он не встанет у нее поперек горла, проглотила угощение.
Матушка, излучая спокойную уверенность, подвинула блюдо с фруктами. Как ей удавалось сохранять невозмутимость, когда напряжение в обеденном зале было таким густым, что перехватывало дыхание, девушка не знала.
– Кхм, – наконец откашлялся отец.
Саша едва не поперхнулась от неожиданности – и сразу разозлилась на себя. Ей уже не пятнадцать лет, чтобы каждый раз дергаться при звуке отцовского голоса, ожидая наказания. Это раньше власть хозяина дома казалась ей необъятной, бесконечной, словно зеленые рисовые поля под солнцем, как гора Юйшань, окутанная грозовыми тучами. Теперь она выросла, сама – кирпичик за кирпичиком – выстроила свою жизнь так, как хотела: Сан-Франциско, балет… Ли. Девушка вдруг почувствовала, что ей хочется опустить глаза, – мысли о женихе вызывали внутренний протест и непонятные, мучительные сомнения.
Александра огляделась, пытаясь отвлечься. Взгляд невольно зацепился за все то новое, что появилось в доме за время ее отсутствия: цветастое покрывало на широком диване, низкий журнальный столик на толстых резных ножках, фарфоровую статуэтку улыбчивого божка. Незнакомые вещи, которые доказывали, что даже здесь, в Тайбэе, время не стояло на месте. Возможно, родители ее тоже смягчились – хотя бы немного, девушке было бы довольно и малости.
Наконец, после продолжительного молчания, отец положил свои палочки на маленькую полированную подставку и поджал губы.
– Рада видеть вас, папа, – выдавила Саша, выпрямившись.
– Зачем ты приехала, Сян Джи? – как и всегда, не желая использовать в разговоре русское имя дочери, нахмурился он. – Не ты ли говорила на похоронах твоей бабушки, что не собираешься больше возвращаться в Тайбэй?
«Горькие слова – лекарство, сладкие слова – отрава», – напомнила себе девушка и скривила губы в улыбке. Уезжая от родителей, она решила, что по-настоящему сумеет оставить Тайвань позади, только если откажется от прежней своей жизни со всеми ее правилами, условностями, поклонами и традициями. Новый мир требовал нового имени, и Сян Александра Джи превратилась в Сашу Сян – словно отсекла Восток от Запада, прошлое от будущего. Это была дань бабушке, русской по происхождению и воспитанию, и укор отцу с его вечным «ты должна».
Но теперь, вновь оказавшись в доме своего детства, Саша поняла – точнее, ее заставили понять, – что на самом деле ничего не изменилось и она по-прежнему балансирует на стыке двух миров.
– Теперь я предпочитаю, чтобы меня звали русским именем, – сообщила мисс Сян, не глядя на родителей. – И еще… У меня есть новости.
Девушка уже твердо решила, что про бабушкин ларец рассказывать им не будет. По крайней мере, пока сама во всем не разберется, не прочитает таинственное послание до конца. В конце концов, Тьян Ню только ей оставила свой дневник, верно? Но в этом случае, решительно подумала Саша, лишь одна весть способна заинтересовать ее семью.
Она набрала в легкие воздуха, собираясь с духом, и подняла руку. Кольцо Ли сверкнуло на пальце, будто насмехаясь над своей владелицей.
– О, – только и сказала матушка. – Джи-эр, девочка моя.
Девушка посмотрела на отца. Лицо его напоминало вырезанную из черного дерева маску – вокруг рта залегли глубокие складки, брови нахмурены, глаза прищурены.
– Ты не выйдешь замуж за американца, – наконец сказал он и отодвинул от себя тарелку так, будто перед ним стоял не рис со специями, а миска, полная червей. – Ты должна стать женой…
– Того, кого я выбрала, верно? – закипая, возмутилась девушка. – Его зовут Ли, и он…
– Того, кто тебе подходит! – сдержанно рявкнул хозяин дома. – Молодого человека из приличной семьи, а не выскочки, забывшего свои корни! Я запрещаю тебе вступать в брак с мужчиной, которого ты настолько не уважаешь, что даже не познакомила его с нами до свадебного сговора! Я не дам своего разрешения.
Александра отодвинула в сторону стул и резко поднялась.
– Мне оно и не нужно, – кошкой, которую погладили против шерсти, прошипела она. – Иногда я думаю, что у меня нет семьи, – не стало семьи после того, как умерла бабушка!
– Дочь! – с нотками недовольства в голосе укорила ее матушка.
– Я выйду замуж за Ли, и ваше одобрение не имеет для меня никакого значения! – чувствуя, как подступают к глазам слезы, заявила Саша. – Так и знайте.
– Ты станешь женой того, кого выберу я, или покинешь эту семью, – со своим извечным непримиримым упрямством процедил отец. – Моя уважаемая мать дала тебе много воли, и сейчас все мы расхлебываем последствия ее снисходительного к тебе отношения!
Саша едва не заскрипела зубами от ярости. Вот от этого, от такой судьбы и жизни, и сбежала она, едва ей минуло восемнадцать. Сбежала – но, видно, недостаточно далеко.
– Вы как будто не родители мне, – с трудом произнесла она, – а враги.
И, сказав это, внучка покойной Тьян Ню развернулась на каблуках и вылетела из комнаты, не обращая внимания на отцовский окрик. Пробежав по коридору, она распахнула входную дверь и выскочила на улицу, позабыв и о своей сумочке, оставленной в студии, и о дневнике. Ей хотелось только одного – снова уехать из Тайбэя и стать хозяйкой своим решениям и поступкам.
– Невыносимо, – проскрипела она, даже сейчас не решаясь говорить о родителях без должного почтения, и быстрым шагом пошла в сторону городского центра – прямиком навстречу своей судьбе.