– Мне не удалось договориться по поводу последнего курьера, – грустно сказал он. – Я ума не приложу – что мы будем делать? Неужели нельзя ничего решить?
Человек в черном опять улыбнулся отеческой улыбкой. Правда, как заметил из укрытия наблюдавший за трогательной сценой Гензель, на этот раз это скорее была не улыбка, а довольный оскал хищника, загнавшего в угол измученную жертву.
– Ничего страшного. Я ждал тебя, чтобы обсудить эту проблему. Снимай свою куртку, заходи, присаживайся. Может, чайку выпьешь? Нам нужно серьезно поговорить…
В полуметре от ног Гензеля, шевеля черным носом-пуговкой, деловито пробежала жирная серая крыса с голым хвостом. Он не обратил на нее никакого внимания.
Дон Фелипе, кряхтя, потер спину в районе поясницы – кажется, опять прострелило. Он попытался наклониться чуть-чуть вперед, но боль мгновенно переместилась и туда. Carramba. Кое-как балансируя на чахлой скамейке, он нащупал на столе баночку с пахучей спиртовой мазью. Задрав форменную тужурку и дважды неудачно закинув руку за спину, с третьего раза он попал куда надо. Сделав пару круговых движений, дон Фелипе почувствовал, как блаженная теплота разлилась по коже. Боль не исчезла, но перестала пульсировать. Еще минут пятнадцать, и все будет в порядке.
Охо-хо-хо-о-о, ну что ж это такое-то. В пятый раз за сутки, прямо как по заказу. Как можно работать в такой обстановке, если полдня сидишь, скрючившись в три погибели? Надо будет принять предложение близкого друга, дона Альбы, вытащить из кубышки сотню золотых и вызвать на дом тайскую массажистку – из тех свеженьких, что толпой прибыли в город после декабрьского цунами на местном курорте. Не для чего-то там греховного, нет-нет, дон Фелипе и думать об этом боится, как добрый, хотя бы и в прошлом, католик. Да и годы у него, между нами говоря, давно уже не те. Но вот руки у этих восточных сеньорит просто волшебные, прямо-таки золотые: разомнут тебе спину так, что потом неделю порхаешь, аки голубь, словно заново родился. Знающие люди очень хвалят.
За размышлениями о прекрасных руках тайской утопленницы спину дона Фелипе отпустило окончательно, хотя покалывало сбоку: он чувствовал это потому, что смог коснуться затылком серой стены с облупившейся штукатуркой. Поправив форменную фуражку, дон Фелипе опять взялся за книгу в кожаном переплете.
Он лукавит даже самому себе, когда жалуется, что у него много работы. Да, пассажиров на вокзале перевозят в огромных количествах, поезда заполнены доверху, но чаще всего люди едут порожняком. Отпускников до обидного мало, и не все из них несут сдавать вещи в бюро хранения.
Нежно взявшись за кончик пергамента двумя пальцами, дон Фелипе пролистнул полупрозрачную страницу. Он ни на кого не обижается из-за того, что попал сюда. Его так воспитывал отец: достойный человек, они встречались тут пару раз, когда развозили навоз на сельскохозяйственных работах. Не надо возмущаться тем, что с тобой случилось, – это испытание, которое дано тебе свыше за грехи, так и в церкви раньше говорили.
Дон Фелипе не позволяет грызть себя червям сомнений – безусловно, он находится в городе временно. Своим смирением он добьется того, что через сто тысяч лет его переведут в Рай, – даже в тюрьме освобождают за примерное поведение. И пусть старый циник Альба называет его мысли «фантастическими», он знает наверняка – в Небесной Канцелярии его помнят и обязательно призовут туда за верную службу, открыв Райские Врата. Он подождет. Ведь торопиться здесь в принципе некуда.
…К его окошку деловым шагом подошли двое с накинутыми на плечи плащами – будто им и не жарко в этом пекле. За ними следовало еще человек восемь, которые ничем не напоминали носильщиков. Никакого багажа у сеньоров в плащах не было.
– Чем могу служить, господа? – вежливо, как и подобает знатному кабальеро, спросил дон Фелипе на с трудом заученном варварском наречии. – Хотите сдать ваши чемоданы?
Один из сеньоров небрежным жестом припечатал к стеклу черную карту с голограммой и маленькой фотографией, которую наполовину закрывала печать с хорошо знакомой дону Фелипе рогатой эмблемой. Испанец подскочил с кресла, словно пружина.
– Чем обязан столь высокому появлению? Желаете ли зайти, сеньоры?
Впрочем, сеньоры уже по-хозяйски входили в его комнату, так что предложение явно запоздало. Один из гостей, судя по разрезу глаз, был из Китая, второй – европеец.
– У нас к вам вопросы, – сказал китайский сеньор, присаживаясь на колченогий стул и с трудом сохраняя равновесие. – Нужно, чтобы вы кое-кого опознали, уважаемый.
Дон Фелипе всем своим видом показал, что готов опознать хоть всех сразу. Сеньор из Европы, не дожидаясь приглашения, сел на его личный стул. Старик остался стоять.
– Вы видели этого человека? Предупреждаю вас об ответственности за ложные показания, – холодно произнес европеец, сунув руку в карман. – Если узнаем, что вы соврали, мы переведем вас на работу в квартал тещ, из-за которых зятья совершили самоубийство.
Перед покрасневшими глазами дона Фелипе возникла измятая бумага. На ней было изображено существо, которым в стародавние времена пугали детей. Длинные уши, вытянутое лицо, крючковатые пальцы, клыки и злобный взгляд. Но самое интересное – лицо это дону Фелипе было очень и очень знакомо. Он с облегчением вздохнул, поскольку про зловещий квартал Альба ему давно рассказывали – абсолютно никто из посланных туда не вернулся обратно. Ибо квартал тещ – это и есть настоящий Ад.
– Да, я знаю его, – стараясь не потерять величавого достоинства, ответил дон Фелипе. – Мы общались с этим господином один раз. Несмотря на его внешность, он оказался вежливым и галантным кабальеро. Согласился подменить меня в бюро на десять минут, когда я ходил в подсобное помещение за лекарством для своей больной спины.
Европеец с китайцем оперативно переглянулись столь радостно, что старик подумал: видимо, они нашли своего пропавшего должника. Китайский сеньор согнул руку в локте и произвел загадочный резкий жест сверху вниз, прошептав непонятное слово: «Йес!»
– Вот видишь, Ван Ли, – заметил европеец, – я тебе сразу говорил, что надо именно на этот вокзал идти. Клянусь, у меня было совершенно точное предчувствие. Только зря девять соседних станций растормошили. Столько камер хранения пришлось осмотреть!
Китаец согласно закивал головой, словно болванчик, затем встал и пожал европейцу руку. Ошарашенный дон Фелипе признался самому себе, что он совершенно ничего не понимает в происходящем, поэтому стоял посреди комнаты, угодливо и глупо улыбаясь.
Оторвавшись от рукопожатия приятеля, китаец воззрился на испанского гранда.
– Превосходно. Поздравляю – ваша память будет оценена в тысячу золотых.
Дон Фелипе подумал о пяти тайских массажистках, бархатном костюме, ботинках из кожи крокодила, зависти Альбы и о многом другом, что вряд ли осмелился бы произнести вслух. Правда, он так и не понял, за что ему такое счастье. Но какая разница?