– Вот это да!
– Нос? – спросил Джек.
– Наверное, жутко болит.
– Жаль, вы не видели того, кто это сделал.
– А где он сейчас?
– Не в вашем штате.
– Это хорошо, – сказал полицейский. – Будьте сегодня поосторожнее на дороге, сэр.
– Кого вы ищете, капитан? – спросил Ричер.
– Очень любезно с вашей стороны, но я всего лишь сержант.
– Ладно, так кого вы ищете, сержант?
Коп задумался на мгновение, потом улыбнулся.
– Вас – нет, – ответил он.
И прошел на фут вперед к следующей машине, приготовившись заняться тем, кто стоял в очереди за «Шевроле». Джек закрыл окно, аккуратно проехал мимо заграждения, снова поудобнее устроился в кресле и покатил вперед. Сначала сорок миль в час, потом пятьдесят, шестьдесят и семьдесят. Перед ним расстилалась пустая, ровная дорога, и виднелись хвостовые огни «Доджа», которые быстро исчезали в миле впереди.
Адрес, который дала Гудмену Мисси Смит, оказался тем местом, которое наглядно демонстрирует, во что превращается семейная ферма, когда ее продают строительной корпорации. Ферму лет двадцать назад присоединили к гигантскому угодью, оставив один акр вдоль дороги, на котором построили в ряд четыре маленьких ранчо. В лунном свете все они выглядели ухоженными и в хорошем состоянии. Все были совершенно одинаковыми: с белой обшивкой, серыми крышами, лужайками, короткими прямыми подъездными дорожками и почтовыми ящиками на высоких деревянных столбах у обочины.
Однако между ними имелось одно очевидное различие.
На дорожках перед тремя домами стояли машины.
Перед четвертым – нет.
И как раз четвертый дом был тем самым адресом, который дала Гудмену Мисси Смит.
– Плохо, – сказала Соренсон.
– Да, – согласился с нею Гудмен.
Во всех четырех домах свет не горел; впрочем, это было совершенно естественно – посреди ночи. Но каким-то непостижимым образом дом без машины казался темнее своих соседей. Он выглядел тихим, заброшенным и пустым.
Соренсон выбралась из машины. Дорога представляла собой старый сельский проселок, залитый асфальтом. Дренаж никуда не годился, и дождевая вода, а также та, что стекала с полей, превратились в жидкую грязь в канавах. Соренсон перешагнула через нее и остановилась в начале дорожки, ведущей к дому официантки. Почти сразу к ней подошел Гудмен. Соренсон проверила почтовый ящик – исключительно по привычке. Он оказался пустым, что было нормально для того, кто работает по вечерам. Такой человек обычно вынимает почту перед тем, как отправиться на работу, а не после.
Ящик был белым, как и все остальные, с именем, выведенным маленькими буквами-наклейками. Дельфуэнсо.
– Как ее зовут?
– Карен, – ответил Гудмен.
– Сходите постучите в дверь, нужно проверить, – попросила его Соренсон.
Шериф постучал в дверь.
Никакого ответа.
Он снова постучал, громко и несколько раз.
Никакого ответа.
Соренсон прошла через лужайку к соседнему дому и позвонила в звонок один раз, потом два и три. Одновременно она достала удостоверение. Через две минуты дверь открылась, и она увидела мужчину в пижаме, среднего возраста, седого. Джулия спросила его, не знает ли он, когда его соседка вернулась с работы.
Мужчина в пижаме сказал, что он не видел, как она приехала.
Она спросила, живет ли его соседка одна.
Он ответил, что она живет одна. Она разведена.
Соренсон спросила, есть ли у нее машина.
Мужчина сказал, что есть. И вполне приличная. Ей всего пара лет. Она купила ее на деньги, полученные при разводе. Так он думал.
Соренсон спросила, всегда ли его соседка ездит на работу на машине.
Он ответил утвердительно. Иначе ей пришлось бы идти пешком.
Тогда Соренсон поинтересовалась, ставит ли его соседка машину на дорожке перед домом.
Мужчина сказал, что машина стоит там целый день и ночь, после того как она возвращается с работы. Обычно она ставит ее на то маслянистое пятно, которое они смогут увидеть, если подойдут поближе и внимательно посмотрят на землю, потому что единственным недостатком машины является трансмиссия. Соседке давно следовало решить эту проблему, все равно придется рано или поздно, но некоторые люди склонны игнорировать подобные вещи. Так он думал.
Соренсон спросила, случалось ли, чтобы его соседка не ночевала дома.
Мужчина ответил, что такого не было ни разу. Она работает в баре и возвращается домой в десять минут первого, как часы, кроме тех дней, когда выпадает ее очередь делать уборку и она задерживается. Тогда она приезжает без двадцати пять час или около того. Миссис Дельфуэнсо – приятная женщина и хорошая соседка, и мужчина сказал, что он очень надеется, что с ней не случилось ничего плохого. А еще что помог им. Соренсон заверила, что его информация оказалась для них исключительно полезной.
Мужчина добавил, что, если она хочет узнать больше, ей следует поговорить с другой соседкой. Они дружат и помогают друг другу. Например, ребенок миссис Дельфуэнсо спит там, когда та работает.
– У Карен есть ребенок? – спросила Соренсон.
– Дочь, – ответил мужчина. – Ей десять. Как и у ее подруги. Дети там ночуют, потом утром миссис Дельфуэнсо забирает их, кормит завтраком и отвозит к школьному автобусу.
Ричер никогда не подвергался гипнозу, но считал, что, сидя за рулем машины ночью на пустом шоссе, человек испытывает нечто похожее. Основные и мыслительные процессы в организме замедляются и становятся такими незначительными, что с ними может справиться крошечный отдел головного мозга. Остальное превращается в инерцию. Передней доле мозга больше нечего делать, а задней – не с чем сражаться. Иными словами, полное расслабление. Возникает ощущение, что время и расстояние перестают существовать. Хвостовые огни будут вечно находиться далеко впереди, и Ричер чувствовал, что даже если он проедет еще тысячу часов, ему их не нагнать.
Обычно пустоту у него в голове заполняли цифры. Он не был выдающимся математиком, но цифры его звали, сплетались, вертелись в разные стороны и раскрывали ему свои секреты. Он мог опустить глаза и увидеть, что едет со скоростью семьдесят шесть миль в час, а семьдесят шесть в квадрате равно пяти тысячам семистам семидесяти шести. Результат заканчивался на семьдесят шесть, то есть число, с которого он начал вычисления. Таким образом, семьдесят шесть является автоморфным числом, одним из двух в сотне. Другое – двадцать пять, квадрат которого равняется шестистам двадцати пяти. А квадрат шестисот двадцати пяти – триста девяносто тысяч шестьсот двадцать пять. И это интересно.