– Я тебе не брат.

– Я хотела сказать, мы будем чем-то вроде суррогатной семьи. Друзьями.

– Я тебе не друг.

– Но мы могли бы стать друзьями.

– Я же говорил, что не делаю этого.

– Да, обычно ты этого не делаешь, но я не такая, как другие твои бывшие.

– А я не такой, как твои. Я не стану твоим другом в «Фейсбуке», не буду обмениваться с тобой видеороликами, встречаться за чашечкой кофе и время от времени обедать, заканчивая вечер поцелуем в щечку.

– Почему?

– Потому что хочу тебя.

Солнышко беспомощно уставилась на него, чувствуя, как стучит сердце, распирая грудь.

– Ты же сказал, что не хочешь меня.

– Я этого не говорил.

– Ты сказал, что не сходишь с ума от меня.

– Это совсем другое. Ладно, я хочу тебя, как и ты меня. И это не имеет ничего общего с дружбой.

Она сглотнула. Боже. Боже. Боже.

– Я не хочу хотеть тебя.

Лео молниеносно бросился к ней и, подхватив под руки, приподнял.

– Но ты хочешь. Твои зрачки говорят, что хочешь.

– Ты знаешь, я не могу позволить себе любить тебя. – Казалось, слова сами собой вырвались у нее из груди.

– Кто говорит о любви? Не я, а ты, Солнышко. Ты. – Лео поцеловал ее, резко и сильно впившись в губы, заставляя ее таять и желать его с такой силой, что она чуть не вскрикнула, когда он прервал поцелуй. – Можешь называть это, как угодно, только не дружбой. Я никогда не буду твоим другом. – Внезапно он отпустил ее и быстро отошел. – Предупреждаю тебя совершенно честно, Солнышко. Я снова буду с тобой. Пять, шесть, семь раз. Или десять, или двадцать. Сколько угодно, но точно не четыре. Я буду с тобой снова, и в этом нет ничего дружеского.

Когда она ушла, он спустился на пляж, чувствуя злость и досаду.

Нет, она не «ушла», убежала прочь, будто за ней гнались все демоны ада.

Надо поплавать, чтобы вернуть измученным мозгам хотя бы некоторую долю здравомыслия. Он надеялся, что вода достаточно холодная. Он надеялся.

О господи!

В метре от воды, зарытая в песок, валялась урна, которую Солнышко выбросила прошлой ночью. Никакое плавание в холодной воде не могло бы подействовать на него сильнее. Он сразу вспомнил разрывавшую сердце сцену на берегу, когда женщина, которую он любил, наконец нашла в себе мужество навсегда попрощаться со своей сестрой. И ту сладкую, нежную готовность, с которой отдалась ему после этого, тоску, жаркую страсть, казавшуюся неутолимой.

Сравнение с сегодняшним утром выглядело непривлекательно.

Сегодня годовщина смерти Лунности. И что он делал? Давил и давил, не давая даже возможности подумать. Он требовал, чтобы она разделась перед ним, заставлял целоваться, говорил, что возьмет то, что хочет и когда хочет.

Им правил инстинкт выживания, тот самый, который все время толкал вперед, подсказывая идти своим путем, добиваться своего, не оглядываясь на других.

Но, увидев урну, он вспомнил о том, что его путь не был ее путем.

Ей понадобилось два года, чтобы отпустить сестру, которую она обожала. Она не готова любить кого-то еще. Слишком боится боли, чувствует себя слишком виноватой, чтобы позволить себе то, чего сестра уже никогда не сможет иметь.

Он не имел права требовать от нее любви. Ни права, ни власти. Она не хотела отдавать ему всю себя, как он жаждал.

А если она не может, значит, ему предстоит смириться, оставшись ни с чем.

Глава 11

«Я буду с тобой снова, и в этом не будет ничего дружеского». Эти слова неотступно крутились в голове Солнышка все долгие четыре недели, пока она наконец не стала подозревать, что боится идти на свадьбу.

Она даже не нашла в себе сил поехать в аэропорт встретить Джонатана, потому что боялась, встретиться с Лео, боялась, что он набросится на нее или, наоборот, не обратит внимания, и неизвестно, что хуже.

Только теперь ей, в конце концов, удалось договориться с Джонатаном о встрече. Не успела Солнышко сунуть ему в руку бокал с кампари, как он уселся на диван и, окинув ее зорким взглядом, спросил:

– Что происходит у вас с Лео, Солнышко?

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что после упоминания его имени в каждом письме, отчего меня уже тошнит, ты месяц назад совсем перестала о нем писать. И он сделал то же самое в своих письмах Калебу.

– Ох.

– Да, ох. Я тебя предупреждал: все это кончится совсем не дружеским рукопожатием под пение «Кумбайа».

– Строго говоря, в этом случае надо не пожимать руки, а браться за руки, стоя вокруг костра.

– Если будешь морочить мне голову всякой ерундой из Интернета, я сам разведу костер и засуну тебя туда. Что случилось?

– Это все из-за правила четырех свиданий. Джон выкатил глаза:

– Да?

– Я хотела остановиться на двух, потому что он начинал мне нравиться слишком сильно. А он не захотел останавливаться.

– Но ты все равно остановилась?

– Ну нет, я не смогла устоять.

– И в чем же проблема?

– Что я просто не могу остановиться. В смысле, перестать хотеть его.

– Так бери его.

– Ты знаешь, я не могу.

– Единственное, что я знаю, Солнышко: ты напридумывала себе кучу всякой ерунды! Откуда ты взяла, что любовь к мужчине принесет тебе много боли, если ты никогда никого не любила? И нечего прятаться за своим правилом четырех свиданий. Тебе проще делать вид, будто ты останавливаешься на одном или двух свиданиях или вовсе отказываешься от них, потому что боишься слишком сильно к кому-то привязаться. Но правда в том, что ты слишком мало привязываешься. И мы снова возвращаемся к Лео, потому что на этот раз ты, кажется, наконец действительно привязалась к нему. Так в чем проблема?

– Я боюсь.

– Санни, когда любишь, всегда боишься. И не только за себя.

– Он меня не любит. Просто хочет.

– Так заставь его полюбить себя.

– Невозможно заставить кого-то полюбить себя.

– А я знаю, что Солнышко Смарт может это сделать, если захочет.

– Что ж, она не хочет.

– Хотя бы подумай об этом.

– Нет.

– Тогда я скажу твоей матери, что ты просила на Рождество книгу настоящих японских хайку.

– Какой же ты гаденыш, Джонатан.

– Плесни мне еще кампари и дай компьютер. Хочу посмотреть фотки самых классных моделей Сиднея и попробовать выбрать для Лео новую подружку. И когда он вцепится в нее своими когтями, я найму самолет для воздушной рекламы, который напишет в небе над Бондай Бич: «Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ».