– Я знаю, что сделал Брайс.
– За ним должок. Фотографии.
Йоханссон одевается, стараясь не обращать внимания на боль. Одежда подходит по размеру, но она еще хранит запах другого человека. За окном, через полосу асфальта, захлопываются ворота. По двору идут четверо мужчин, нет, трое, они что-то несут. Громкие крики. Когда он успевает подойти к окну, они уже входят в здание. Опять крики, теперь голосов становится больше. Приказы? Йоханссон подходит к двери и открывает ее. Перед ним узкий коридор и лестница.
Эти люди идут за ним? Сколько у него еще осталось жизненных сил? Когда наступит предел?
Громкий разговор продолжается где-то внизу. Йоханссон начинает спускаться, морщась при каждом шаге. Голоса слышны уже четче.
На первом этаже он останавливается. Перед ним, у подножия лестницы, приоткрытая дверь. Шум доносится оттуда.
Он спускается и заглядывает в щель.
На полу – человек в крови. Раскинутые в стороны руки, обрывки одежды, раны – следы пыток. Невидимый ему Райли произносит:
– Какого черта он здесь делает? Ворота ведь открыты, так?
Ему никто не отвечает.
– Они должны были его забрать, – через несколько мгновений говорит Райли и замолкает. Более серьезные мысли остаются невысказанными.
Он не единственный в этой комнате. Йоханссон перемещает взгляд в сторону и видит ее: женщину, сидевшую в его комнате с ножом. Она обрабатывает раны сосредоточенно и быстро. Ей задают вопрос, и она отвечает, не отрываясь. Невозможно разобрать, что она говорит.
Было время, когда она имела ухоженный вид. Доказательство тому фотография, переданная Филдингом. Без этой фотографии он никогда бы не догадался, что это она.
Прежде чем истекут три недели, женщина будет мертва.
Йоханссон спешит обратно вверх по лестнице. Комната. Ее комната. Ее одежда и постельные принадлежности на полу. Зеркало над умывальником. Он всматривается. Его лицо в гематомах и синяках – один глаз заплыл и до сих пор едва приоткрыт. И те же зарубки на стене. На этот раз ее.
Йоханссон приседает, игнорируя боль, и просматривает ее вещи. Под грязной курткой он находит резную шкатулку ручной работы с надписью «Кейт» на крышке.
Кейт. Ее зовут Кейт.
Кийану принадлежит здесь вся власть. Кийан управляет Программой. Брайс работает на него, Кийан избивал его руками Брайса. Но у женщины Кейт другая власть.
Во дворе – вчера, это было вчера? – Брайс или любой из его людей мог бы поднять на нее руку, заставить замолчать. Но она приставила лезвие к горлу Брайса и сказала: «Не вынуждай меня». Ее никто не тронул. Она произнесла имя Кийана, как угрозу, и он поддержал ее, против воли своих людей.
Голоса внизу затихли. Они унесли человека, или он умер. Йоханссон внимательно разглядывает метки на стене, столбики по пять штук. За спиной слышатся шаги Райли.
– Надень, – говорит он, протягивая ботинки.
Йоханссон подчиняется, встает, стараясь не корчиться от боли, не качаться и смотрит на Райли сверху вниз.
– Силен. Умные люди говорили, что тебя на носилках понесут.
Райли ведет его по лестнице и распахивает уже знакомую дверь внизу. В помещении пахнет хлоркой, оно похоже на импровизированный кабинет врача. Стул, каталка, ширма, раковина, шкафы, штатив капельницы. Полки забиты медикаментами, упаковки резиновых перчаток и мензурок. У стены современный дефибриллятор.
Райли перехватывает взгляд Йоханссона:
– Как тебе наш ночной лазарет? – Его голос выделяет слово «лазарет» интонационными кавычками. – О, днем все по-другому. Клиники, оборудованные машины скорой помощи, много чего. А ночью? В шесть ворота запирают, никто не войдет, не выйдет. Можно лежать на улице с вывороченными кишками, на тебя всем наплевать. Рискованно, верно? Вдруг засада, драка. Охрана смотрит в другую сторону, более для них безопасную. И вот, – он оглядывает комнату, – либо сюда, либо в морг. Мы учимся гражданской ответственности. – Райли переводит взгляд на Йоханссона. – Приятные воспоминания? – Возможно, он заметил смятение на его лице. – Нет?
Йоханссон качает головой.
– Ты боролся, – говорит Райли, и в голосе слышится раздражение и восхищение. – Боролся всеми способами.
В стороне небольшой стерилизатор гудит и подмигивает огоньками. На нем неровно черным маркером нацарапано: «ПОСЛЕОПЕРАЦИОННЫЙ МАТЕРИАЛ». На втором, поменьше, написано: «ИНСТРУМЕНТЫ».
– Это территория Кийана?
– Да, он настоящий альтруист. Не заметил? Или, может, это потому, что ему докладывают обо всех, кто сюда обращается. Если ты придешь сюда в четыре утра, истекая кровью, и тебе не помогут, ты сдохнешь. Контроль сердец и умов.
– Ты здесь работаешь?
– Как раб. Мы никто. – Райли морщится. – Отбросы.
– Джимми увезли в больницу, – говорит Йоханссон.
– Быстро соображаешь.
– А меня нет.
Райли расплывается в улыбке.
– О нет, не тебя, приятель. Брайс считает, он заслужил право развлечься с тобой.
– Но Кейт ему не позволила.
Услышав это имя, Райли замирает, но вскоре произносит привычным тоном:
– Итак, кто же победит? – Он поднимает руку и указывает на дверь. – Выходим.
В следующей комнате много разномастных стульев, грязный, покрытый линолеумом пол, и таксофон на стене. Еще одна дверь, и они выходят на улицу. Сумерки обычного зимнего дня, на здания опускается тень, но небо еще синее. Группа людей по-прежнему толпится у ворот, дым сигарет медленно поднимается, рассеиваясь в холодном воздухе. Одна из них – женщина, ее внезапный смех звонко разносится по округе.
Райли ведет его через двор. Йоханссон идет медленно, как старик. При всем желании он не сможет сейчас бежать.
Один раз он оглядывается на здание, откуда они вышли. Должно быть, предполагалось, что в нем будет очередной магазин. Большие зеркальные окна забиты картоном.
У дверей корпуса стоит охранник. Он отступает в сторону, пропуская их, и идет следом, вверх по лестнице до двери, где стоит еще один человек – огромный, с перебитым носом и лицом боксера. Он открывает перед ними дверь. Райли останавливается.
– Входи, – говорит он.
Йоханссон проходит по небольшому коридору в знакомую комнату. Юный святой и Мадонна на стене, китайский сервиз в буфете, кружки на столешнице в кухне. Кийан сидит в том же кресле, на этот раз он один, и телевизор выключен. Йоханссон заслужил все его внимание.
Кийан приветливо кивает, указывая на кресло, но его взгляд напряженно следит за выражением лица Йоханссона.
Тот опускается в кресло. Дверь закрывается.
Несколько минут они сидят молча, каждый выжидает. Над супницей мирно тикают часы. Со двора доносятся чьи-то крики.