Я вхожу через боковую дверь для персонала, затем прохожу по коридору. В темноте воздух становится еще более влажным и липким.
Поворачиваю фонарь в разные стороны, луч освещает горы мусора на полу. Поблескивают использованные иглы. Узкая лестница слева ведет на второй этаж. Там расположены спальни с ванными в пятнах ржавчины, валяются сломанные лампы, вырванные провода… а может, здесь специально все искорежено? Я остаюсь внизу, не поднимаюсь. Мы условились встретиться на первом этаже. Рядом с лестницей пожарная дверь. Я открываю ее и сразу слепну.
Закрываю глаза поднятой рукой. За полосой яркого света стоит Уитман.
– Лора, откуда вы знаете это место?
Снаружи его людей нет.
– Вы пришли один?
Кажется, он кивает.
– Как вы это объяснили?
Уитман вздыхает.
– Сказал, что ему надо встретиться с одним человеком из прошлого, а тот не хочет светиться.
– Их удовлетворил ответ?
– Им за это платят. – В его голосе слышится неуверенность. Возможно, он думал, что это будет проще, чем оказалось.
Наконец, глаза привыкают к свету. Уитман указывает в сторону бара. При свете фонаря лицо его кажется еще более мрачным.
– Он там. Не скажу, что с ним все в порядке.
Уитман проходит вперед и закрывает за собой дверь запасного выхода. О чем бы ни шел разговор, он не желает это слышать.
Заколоченные окна бара выходят на главную улицу. Сквозь них в помещение проникает шум улицы – рев двигателей, звуки музыки бангра из проезжающей машины, голоса проходящих людей. В щели прорывается свет. Двери, некогда открытые и приглашающие всех желающих, плотно заколочены. Еще одна дверь со стеклом зияет пустотами – осколки разбросаны по полу рядом. Луч моего фонаря скользит по стенам: горы мусора и пустых бутылок, следы пребывания наркоманов, граффити на стенах.
Йоханссон сидит на корточках, прислонившись к дальней стене, он похож на каменную статую. Мрак сделал его черты размытыми, но когда он встает и произносит: «Карла», я едва не вскрикиваю.
Отек спал вниз, синяки придают лицу переливчатый цвет от пурпурно-красного до желто-коричневого.
Его вид говорит мне обо всем. Борясь с желанием прикоснуться к Йоханссону, прячу руки в карманы, и какое-то время мы стоим молча.
– Это точно она? – наконец выдавливаю из себя я.
– Она.
– Ее нет ни в одном списке. Ни среди волонтеров, ни среди персонала или заключенных.
Имя стерто из всех списков, и некто желает ее смерти. Мне все это не нравится. Очень не нравится.
– Это точно она, – повторяет Йоханссон.
Я с трудом справляюсь с волнением. Пока.
– Так что же там произошло? Мы тебя искали. Отслеживали камеры.
– У вас есть доступ к видеонаблюдению?
– Теперь есть. Пришлось подождать – получилось только в среду. Уитман сказал, тебя нашли в лагере Кийана.
– Кийан не знает, кто я. – Лицо Йоханссона поворачивается к свету.
Теперь я замечаю порезы на ушах, на щеках и у глаз.
Потом он рассказывает мне все подробно, тихим голосом, почти равнодушно, словно это его не касается или касается лишь отчасти. О разговоре с Кийаном, о ночи в камере, но не о том, как его избивали. Пару слов о маленьком человеке по имени Джимми, но без деталей, не уточняя, что с ним сделали, или, по крайней мере, что Йоханссон ожидал от них. Вкратце о том наказании, которое не настигло его лишь благодаря появлению спасшей его Кейт с ножом.
Интересно, насколько его тронуло произошедшее.
– Это борьба за власть, – заключает он. – Между Кейт с Кийаном и Брайсом. На следующий день она поплатилась за то, что помогла мне.
– Она заключенная? Ты уверен? Не врач-волонтер?
– Она кого-то убила. Сама мне сказала.
– Убила? – Этого нет ни в одном отчете. – Информацию стерли.
Йоханссон кивает:
– Филдинг мне рассказал.
Врач, совершивший преступления и помещенный в тюрьму. Что в ней особенного? Я вопросительно смотрю на Йоханссона, но он молчит. Ему больше нечего добавить.
– Так чего же хочет Филдинг? – продолжаю я. Впрочем, кажется, я уже знаю.
Йоханссон запускает руку в карман и передает мне лист бумаги. На нем столбики цифр.
Координаты. Такой же я несколько часов назад получила от Филдинга. Я возвращаю листок.
– Невысокое здание в юго-западном секторе Программы. Хоутон-стрит. Одна камера внутри. Я проверила, но немного увидела. Бетонный пол, кирпичные стены. – Стены изрисованы граффити, единственное, но огромное окно разбито и выломано.
– Он сообщил о резервуаре?
– Сообщил. Его вполне возможно открыть. Поддельные путевки на работы и сказка о безопасности. Скажем, что внутри токсичная жидкость, никто не станет проверять, что там, прежде чем закрыть люк. – Я замолкаю на несколько секунд и продолжаю: – Но если она так важна для Кийана, он может спохватиться, когда она исчезнет. Могут вспомнить и про резервуар.
– К тому времени меня там уже не будет, – говорит Йоханссон.
Он прав. С этим проблем не возникнет.
– Это инициатива клиента, верно? – Йоханссон кивает. Конечно, как иначе. Не похоже на стиль работы Филдинга, такое количество деталей. – Филдинг сказал, что клиенты гражданские, но для гражданских они слишком хорошо осведомлены о Программе. У них там свои люди, зачем они используют тебя?
– Она врач Кийана. В Программе ее никто не тронет.
– Раз так… – Он и без меня должен понимать, насколько велик риск, если у клиента свои люди в Программе. Они могли сообщить им все о заброшенном гараже. Они могут ждать прибытия Йоханссона, а потом заплатить киллеру, чтобы убрать ненужного исполнителя. – Что сказал об этом Филдинг?
– Он сказал, что мне лучше не браться за это.
Филдинг верен самому себе? Преувеличивает риск, зная, что Йоханссон, как всегда, лишь с удвоенным азартом ринется в дело? Ведь известно, что чем сложнее заказ, тем сложнее заставить Йоханссона от него отказаться.
– Кто выполнит его, если не ты?
– Парень с ножом.
Образ засел в голове Йоханссона. Подонок Филдинг вновь пустил за ним призрак Терри Канлиффа.
– Но сможет ли этот парень подобраться к ней?
Йоханссон качает головой.
– А ты?
– Я работаю вместе с ней в клинике. – Йоханссон отводит взгляд. – Туда привезли парня с ножевым ранением. – Он пожимает плечами, позволяя мне самой догадываться о дальнейших событиях.
Он обучен многому, мне это известно.