– Ты была врачом.
Она издает неопределенный звук, то ли усмешка, то ли шипение.
– О да. И знаешь, сколько жизней я спасла, чтобы доказать, что я умная, что я могу себя обмануть. Я делала добрые, нужные вещи. Более чем нужные. Это был другой уровень, высший, я принимала решения… Это было тяжело и физически, и морально, но я делала, и мне это нравилось. И мои пациенты, должно быть, тоже были другими.
Кейт замолкает. Слышен лишь треск лопастей вентилятора. С улицы доносятся звуки проезжающей патрульной машины.
– Мне пора, – говорит она и поворачивается к нему спиной. – Да, насчет Брайса.
– Он ищет предлог.
– Да, ищет, и упорно, поэтому обязательно найдет. – И неожиданно спрашивает: – Ты его ненавидишь?
– А должен?
– Ну, после того, что он с тобой сделал… И что еще сделает при первом удобном случае…
– Брайс не убивает людей.
– И это еще хуже.
Несколько секунд они смотрят друг на друга, потом она уходит, а он стоит, прислушиваясь к звукам ее шагов, и смотрит на вентилятор.
Кийан обращался к властям. Он понимает, что человек по имени Райан Джексон должен вести себя по-другому, но он готов смириться с расхождениями в его поведении, потому что у него другие планы на Джексона.
Брайс больной придурок. Ему нужна жертва, захватывающая все его внимание, и он лишь один в череде людей. Как давно это началось? Еще до убийства Чарли Росса? Но Брайс не убивает, а Чарли Росс убит.
Его звали Салли. Если у него и было другое имя, Йоханс сон его никогда не знал. Их познакомил армейский сослуживец Йоханссона по Ираку, тот, кому суждено было умереть на КПП в Гельменте. Они встретились в пабе «Слон и замок». Салли работал в охране, и ему требовались крепкие парни.
Он задал пару вопросов и сказал:
– Ладно. Прокатимся, тебе надо кое с кем познакомиться.
Шоссе М4, затем А404. Темнеет, «дворники» разгоняют потоки дождя, Салли всю дорогу не спускает с него глаз.
Марлоу, обычные английские кирпичные дома с черепичными крышами, шпили церквей. Они переезжают через мост, на другой берег реки. Дома заканчиваются, машина сворачивает на частную дорогу – широкую, вдоль маленьких замков с видом на реку, впереди виднеется черно-белый кирпичный дом.
Они останавливаются у входа с фонтанами. Десять часов, лето. С главной магистрали доносится шум транспорта, где-то недалеко проезжает поезд, на деревьях поют птицы.
Дверь им открывает женщина.
– Он предупредил, что ты приедешь, – обращается она к Салли. Не к Йоханссону, словно его здесь нет.
Салли провел его в длинную комнату, где они и ждали, стоя у французского окна и разглядывая лужайку, любуясь берегами реки. Наконец, за стеной послышались шаги и тихий разговор: «Да, хорошо», дверь отворилась, и появился он. Лет шестьдесят, высокий, под два метра, в брюках и рубашке, на запястье золотые часы, улыбка человека, уверенного в том, что, какой бы ни была его шутка, все обязательно рассмеются.
– И кто это? – спросил мужчина у Салли.
– Я вам о нем рассказывал.
Мужчина пристально посмотрел на Йоханссона и произнес, кажется, с легкой угрозой в голосе:
– Чего ты хочешь?
– Работать, – ответил Йоханссон, проглотив слово «сэр».
– Что ты можешь?
– Все, что надо. – Теперь это должно стать его жизнью. Разве у него есть выбор?
Мужчина кивнул и ушел. Проходя мимо Салли, он бросил:
– Задействуй его.
Это был Чарли Росс, но тогда Йоханссон об этом не знал.
Больше они не встречались.
Через несколько месяцев Росса арестовали из-за случившегося с Канлиффом на ферме. Через год он был в тюрьме. Еще плюс-минус четыре года, и появилась Программа. Через три месяца после этого Чарли Росс был мертв.
Войдя в клинику, Йоханссон видит сидящего в кабинете Райли.
Тот смотрит на Йоханссона без улыбки.
– Слышал, за что ты сюда попал. – Кивает, словно в подтверждение собственных мыслей. – Ну, у тебя есть шанс начать здесь все с чистого листа, как и у всех остальных. Но если тронешь ее… – Райли замолкает, затем встает, качает головой и уходит.
День 15: среда
КАРЛА
Утро среды. Камера начинает работать.
Кирпичные стены и разбитое окно – мастерская. Сначала на экране никого нет, затем появляется мужская фигура. Мужчина смотрит на предмет, который камера мне не показывает, смотрит пристально, будто изучает. Затем он поворачивается, бросает взгляд в объектив камеры, и лицо Саймона Йоханссона потом еще долго стоит у меня перед глазами.
Он бродит по мастерской, приседает, разглядывая что-то на полу, и выпрямляется. Пропадает из виду и появляется вновь.
По его лицу видно, что он в помещении не один, там кто-то есть, но человек стоит так, что камера его не показывает. Йоханссон произносит слова, но я вижу лишь шевеление губ. Сбоку мелькает тень. Он остается на месте и напряженно ждет. Через несколько минут в кадре появляется еще одна фигура. Теперь я вижу ее.
Сколько раз я разглядывала ее фотографию? Но тем не менее сейчас с трудом узнаю Кэтрин: тощая, бледная женщина с грязными волосами, закутанная в куртку не по размеру, стоит, обхватив себя руками. На мгновение она поворачивается к камере, и ее лицо кажется мне неживым.
Йоханссон затащил ее в мастерскую, теперь она знает это место, значит, в следующий раз – это ведь может произойти в любой день – она без опаски пойдет с ним.
Интересно, что они сейчас говорят друг другу? Вплотную приближаюсь к экрану, нет, прочитать по губам невозможно. Но они определенно разговаривают. Должно быть, это хорошо, намечается прогресс; он заставил ее говорить, и она сможет рассказать, что она сделала и зачем.
Внезапно разговор прерывается. Кэтрин разворачивается и уходит. По лицу Йоханссона я вижу, что он остался один.
Что же она ему сказала?
До конца дня я не отхожу от телефона в надежде, что он позвонит, но так и не дожидаюсь.
В среду, ближе к вечеру, когда я собираюсь уходить, приезжает Крейги с неизменным портфелем в руке.
– Что было в этой коробке, Карла? – спрашивает он, имея в виду ту, что вынес Пауэлл из дома Лейдлоу в Илинге.
– Пока не знаю.
– Скорее всего, бумаги. А это значит, что Лейдлоу вел записи.
– Записи чего? Мы все подчистили, Крейги. Тебе об этом известно. Они ничего не найдут. – Я убеждаю в этом и себя, и его. Так будет, пока не возникнут опровергающие это утверждение факты. Паника ни к чему хорошему не приведет.