– Кэтрин пришла по собственной инициативе. Вначале она старалась сохранить инкогнито.
– Каким образом?
– Ну, например, записываясь на прием, назвала вымышленное имя.
– Вы редко с этим сталкиваетесь?
– Случается иногда.
– А почему Кэтрин так поступила?
Грейвс терпеливо объясняет:
– Пациентка не желала, чтобы кто-то узнал, что она обращалась за помощью. Боялась огласки. По этой же причине она запретила мне связываться с ее врачом.
– Но все же она сообщила вам свое настоящее имя?
– И поскольку так получилось, свой настоящий адрес, а это делают далеко не все.
– Итак, вы впервые с ней встретились. Здесь?
– Да.
Кэтрин сидела в этом кабинете, возможно, в сером костюме и со сдержанной улыбкой на лице… Как Грейс отреагировал на эту улыбку? Поделится ли он с нами своими умозаключениями?
– Расскажите о вашей первой встрече, – продолжает Эллис.
– Все было как со всеми пациентами. Первичная консультация занимает два часа. За это время я пытаюсь составить представление о жизни пациента. Мы говорим о его проблемах и об их влиянии.
– И каковы были проблемы Кэтрин?
Грейвс замолкает, словно обдумывает ответ или опять делает пометки в блокноте.
– Вы ведь слышали о врачебной тайне? – наконец произносит он.
– Да, – кивает Эллис. – Скажите, вы обладаете информацией, имеющей отношение к ее смерти?
Грейвс поджимает губы.
– Или вы полагаете, что она еще жива?
По глазам Грейвса понятно, что он так не считает.
Эллис продолжает давить:
– Итак, Кэтрин рассказала вам…
– Что ей тяжело жить и работать, у нее синдром выгорания, ни на что нет сил. Она была чрезвычайно встревожена тем, что может допустить ошибку.
– Какую ошибку?
– Ошибку в работе, – отвечает Грейвс таким тоном, будто это очевидно.
– А в прошлом у нее случались ошибки?
– Я задавал этот вопрос. Она вспомнила лишь о нескольких мелочах, которые исправила почти мгновенно, прежде чем возникли необратимые последствия. Ничего серьезного, но ее преследовал страх катастрофы. А что, если… понимаете? – Доктор замолкает, размышляя. Эти паузы – его стиль общения. Профессиональный прием? Предоставление возможности пациенту начать говорить? Или он делает пометки? – Сначала у меня не было повода сомневаться, что Кэтрин работает в рекламном агентстве. Она не призналась, что врач.
– Это имело бы для вас значение? – интересуется Эллис.
– Естественно, как врач, она многое понимала. У нее ответственная работа, она спасает жизни людей. Я был обязан сообщить ее начальству о ее обращении ко мне.
– Ее состояние представляло опасность для пациентов?
– Оглядываясь назад, я понимаю, что нет.
Тут в разговор вступаю я:
– Вы в этом уверены?
Сидящий рядом Эллис вздрагивает.
Грейвс переводит взгляд на меня.
– Депрессия может повлиять на способность сконцентрироваться. Как я уже сказал, Кэтрин боялась допустить ошибку… но я полагаю, что она представляла большую опасность для себя.
– Кэтрин сама об этом сказала? – спрашивает Эллис.
– Нет. Я интересовался, не возникают ли у нее мысли причинить вред себе – это стандартный вопрос, – и она ответила «нет».
– И вы ей поверили?
– Я чувствовал, что Кэтрин тщательно взвешивает свои ответы и обдумывает последствия. Ответь она положительно, ей понадобилось бы лечение в стационаре, и опять же обо всем в таком случае стало бы известно на работе. Кроме того, я полагаю, ей было сложно признать свое состояние, признать, что она не в силах справиться самостоятельно.
– Кэтрин обратилась к вам за помощью. Разве это не признание?
– Разумеется, умом она понимала, что обязана что-то предпринять, но подсознательно… Вы знаете что-нибудь о ее родителях?
– Мать находится в доме для инвалидов. Отец умер.
– Я имею в виду ее детство. – Пауза. Очередная пометка в блокноте? – Кэтрин чувствовала, что отношение к ней отца зависит только от ее успехов; он был очень требовательным родителем. Ее мать была человеком неэмоциональным, рассеянным, присутствие ее всегда казалось эфемерным. Возможно, она была склонна к депрессиям, как правило, это черта семейная. Скажем так, оба родителя были для Кэтрин эмоционально недоступны, находясь рядом, они были далеки от своей дочери. Она была одинока. Таким образом, накопленный в детстве негативный опыт влиял на ее общение с окружающими. С ней рядом никогда не было человека, который бы хотел и мог ей помочь, поэтому ей со всем приходилось справляться самой. Это влияло и на наши с ней отношения. Кэтрин понимала, что нуждается в помощи, но подсознательно не могла поверить в то, что я смогу ее дать. Она не верила, что кто-либо вообще на это способен. Моя задача состояла в том, чтобы переубедить ее.
– Вы можете сказать, что не выполнили поставленную задачу?
Эллис пытается его провоцировать, но Грейвс лишь смотрит на него с сочувствием.
– Я обязан был попытаться. – Голос доктора спокойный и печальный. Должно быть, именно таким он предстает перед пациентами – готов помочь и благодушно настроен и в то же время словно находится в тени в собственном кабинете, его присутствие ненавязчиво. Его взгляд перескакивает с Эллиса на меня. Пальцы, сжимающие ручку, скользят вниз. Кажется, это мы отвечаем на его вопросы, а нам к нему не подобраться.
– Итак, вы постарались ей помочь. Как?
– Изначально Кэтрин надеялась получить от меня лекарство, которое придало бы ей сил и желания трудиться.
– И вы его выписали?
– Нет. Я не знал, принимает ли она другие препараты, а сочетание их может быть опасно. Обычно терапевт рекомендовал бы…
– Но Кэтрин не назвала вам имя врача.
– Именно. В ее случае мне пришлось бы действовать вслепую, а это огромный риск.
– Вы полагали, она многое от вас скрывает?
– Разумеется, но таков был ее характер. Привычка все скрывать, не позволять кому-либо что-то узнать о ней. – Еще одна недолгая пауза. – Я хотел перенаправить ее к психотерапевту, к человеку, способному помочь ей добраться до корня проблемы, изменить ее поведение и реакции. Кэтрин отказалась, она не была готова к такому уровню воздействия.
– Но вы продолжали сами проводить сеансы?
– Да. Как правило, я встречаюсь с пациентом через три недели после первого сеанса, чтобы проследить за результатами.
– И она пришла.
Грейвс продолжает, игнорируя замечание Эллиса: