Я знаю этого человека.
Темное помещение в задней части склада. Яркий луч света. Мужчина с красивым, благородным лицом; загорелая во время игры в гольф кожа покрыта испариной. Уверенный, спокойный голос Крейги – человека, у которого в руках все козыри.
Уильям Гамильтон, глава крупного фармацевтического концерна, мог быть одним из приятелей Шарлотты, если судить по дорогой одежде и исходящему аромату благополучия. Менее трех недель назад я стояла в темноте на этом складе, но так и не услышала от него ни слова о махинациях.
Сейчас при дневном свете он выглядит по-другому: изменился, постарел, седины в волосах прибавилось, кажется, он даже стал ниже ростом. Но это, несомненно, он.
На террасе Гамильтон на секунду останавливается и тяжело выдыхает воздух. Дверь остается открытой, выпуская звуки классической музыки, фортепьянная композиция, что-то знакомое и полное тоски.
Что он здесь делает?
Гамильтон живет в конспиративном доме, в который мы его поселили. Я не шевелюсь, чтобы не издать ни единого звука. Неожиданно он поворачивается и оглядывает сад. По моей коже бегут мурашки, кажется, он смотрит прямо на меня. Выражение лица сосредоточенное и суровое, полное решимости, словно он готов к встрече с любым недругом. Он может выйти из дому и пройти по саду.
Внезапно начинается дождь, капли прокладывают путь через листву к земле и падают на голову Гамильтона. Он недовольно смотрит на небо и возвращается в дом.
Я решительно выхожу из укрытия:
– Мистер Гамильтон. Не оборачивайтесь.
Он замирает, готовый к удару. Я не сомневаюсь, что он сейчас повернется. Плечи его опускаются, и Гамильтон произносит, будто знаком со мной, будто ждал меня все это время:
– О, вы пришли.
Он не может знать Карлу. Не может.
Словно прочитав мои мысли, Гамильтон продолжает:
– Думали, я вас не знаю? – В голосе страх, печаль и горькая ирония.
– И кто я, по-вашему?
Провокационный вопрос, на который он не отвечает.
– Что у вас? – вместо этого спрашивает он. – Пистолет? Нож? – Последнее слово Гамильтон произнес с легким колебанием.
– Ничего.
– Врете. Как вы меня нашли?
– Вам звонил Грейвс. Я проследила звонок.
– А потом я позвонил ему, и вы подошли к телефону. Я прав, это ведь были вы? – И далее, на волне негодования: – Зачем вы это сделали? Зачем убили его? Он был просто моим другом, сделавшим одолжение? Он ничего не знал.
– Я не убивала его.
– Конечно, кто-то за вас сделал грязную работу. – Слова звучат хлестко и зло. Гамильтон глубоко вдыхает, наполняя легкие, но я не даю ему продолжить.
– Я его не убивала. Я нашла его уже мертвым. И человек, сделавший это, действовал решительно. Полагаю, их интересуете и вы, поэтому вы здесь и прячетесь. Послушайте, мистер Гамильтон, если я пришла вас убить, зачем мне тянуть время. Нас никто не видит.
– Вы ничего мне не сделаете, пока не выясните, где она.
– Но мне уже это известно. Она в Программе.
Я не вижу его лицо, но чувствую, как он конвульсивно вздрагивает, и слышу звук, похожий не то на стон, не то на рев. В нем невероятное горе и еще нечто необъяснимое, что невозможно понять и измерить его глубину. Гамильтон выдерживает удар, но даже со спины становится ясно, как сильно ранили его эти два простых предложения, словно поставили точку в эпохе его жизни.
Я продолжаю более решительно и властно. Он должен понять, что обязан мне все рассказать.
– Я не убивала вашего друга, мистер Гамильтон. Мне неизвестна и половина всего произошедшего, но я знаю, что Кэтрин Галлахер находится в Программе, потому что убила человека, убила жестоко.
– Она там, потому что я ее туда засунул. – Гамильтон выходит из оцепенения. – Разве вы не знаете, кто я?
Как по волшебству перед глазами всплывает лицо Крейги, и в голове звучит голос. Уильям Артур Гамильтон, бывший директор совместного предприятия в «Хоупленде», он был посредником, промежуточным звеном в цепи, предоставляющей огромное количество рабочих мест.
А у «Хоупленда» договор по медицинскому обслуживанию заключенных Программы от имени дочерней компании. Сотрудники центра скорой помощи занимались больными, привозимыми в стационар. Гамильтон был связующим звеном: у него были контакты, он всех знал, был способен отправить человека в Программу так же, как я поместила туда Йоханссона, минуя бюрократическую волокиту и всевозможные формальности и не оставив следа.
– Да, я знаю, кто вы.
– Но вам известно и то, что сделала она. Кто вы? Полиция? Журналистка?
Можно ему солгать. Что я и сделаю. Постараюсь убедить, что я на его стороне, на стороне Кэтрин… Но способности лгать порой меня подводят; впрочем, возможно, просто настало время для другого.
– Не имеет значения, кто я. Но я вышла на след помогавших ей людей и таким образом поняла, что у нее были контакты помимо тех, что прослеживаются в обыденной жизни. Я знаю, что она сделала, но это далеко не все. Полагаю, Кэтрин захотела бы рассказать мне остальное, но я опоздала. Поэтому я пришла к вам, мистер Гамильтон. Расскажите мне, кто за всем этим стоит?
– Значит, это вам неизвестно? – Он выдерживает паузу и продолжает: – Как полагаете, что произойдет, если я вам скажу?
– Я смогу их остановить.
Я произношу эти слова с непоколебимой уверенностью и решительностью, но они вызывают его смех, печальный и горький.
– У вас ничего не получится. Как думаете, почему я отправил ее в Программу? Ведь это было нелегко. Я прекрасно знаю, какая там жизнь. – Гамильтон опять замолкает, но вскоре произносит, пожалуй, даже мягче, чем ранее: – Кэтрин появилась у меня на пороге вечером тринадцатого декабря прошлого года и все рассказала. Все. Поэтому я прекрасно знаю, что она совершила, у меня нет на этот счет иллюзий. Но ее отец был моим другом, я знал ее с самого рождения, поэтому не мог позволить им… – Гамильтон переводит дыхание. – Это единственное место, где они ее не достанут, где даже не будут искать. – Он чуть поворачивает голову, словно хочет увидеть меня краем глаза. – Если будете и дальше копать, с вами сделают то же, что с Яном Грейвсом. А если выяснят, где она прячется, убьют и ее.
Я не отвечаю, потому что не знаю, что сказать. Смысл его молчания доходит до меня, когда уже поздно. Его тихие слова едва доносятся до меня, как отголосок шума дождя.
– Они уже все знают, да?
– Знают.
На секунду у меня возникает впечатление, что он хочет спросить, уверена ли я в этом. Видимо, мой тон заставил его промолчать.
– Значит, все кончено. – Гамильтон наклоняет голову.
Вода стекает ему за шиворот, пропитывает насквозь рубашку и седые волосы, обнажая розовую, беззащитную кожу головы.