Дамы плаща и кинжала | Страница: 78

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

…Урну с прахом захоронили на Новодевичьем кладбище, поверх нее насыпали могильный холм… Каждое воскресенье мы с сыном ездили туда. В парк культуры, объясняла я, сажать цветы на нашей клумбе. Отец для него долго оставался живым, он ждал его каждый день».

А Зоя писала письма любимому и жила со страшным ощущением, что некая ледяная мгла вот-вот накроет и ее. Именно тогда родилась эта ее знаменитая фраза: «Я живу, словно иду сквозь ледяную мглу». В каждую служебную командировку она теперь ездила как в последнюю. Она бы рада была соединиться с мужем, но что станет с сыном?…

Весной 1953 года умер Сталин. Ощущения Зои были сходны с ощущениями всей страны: чувство невосполнимой потери и освобождение от страха.

В это время Зоя Ивановна находилась в Берлине, куда вылетела для выполнения специального задания. В то время Берия, выступая против форсированного строительства социализма в Восточной Германии, планировал создание единого немецкого государства, которое бы придерживалось политического нейтралитета. Он искал пути для переговоров с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром. В частности, предусматривал для выполнения этого плана привлечь немецкие контакты Ольги Чеховой, киноактрисы русского происхождения и своего личного тайного агента.

26 июня 1953 года Рыбкина встретилась с Чеховой. После беседы Зоя Ивановна по спецсвязи сообщила Судоплатову, что контакт возобновлен. Но предпринято ничего не было: именно в тот день Берию арестовали. Судоплатов, ничего не объясняя Рыбкиной, приказал немедленно возвращаться военным самолетом.

В Москве тем временем начались аресты тех, кто участвовал в расправах 1937–1938 годов. На Лубянке поспешно освобождались от старых кадров, увольняли, как это обычно у нас делалось, всех подряд. «Под подозрение брали каждого», — напишет позднее Зоя Ивановна.

Следом за Берией был арестован начальник 4-го управления НКВД генерал-лейтенант Павел Судоплатов, который был непосредственным начальником Воскресенской в Особой группе в первые месяцы войны. На отчетно-выборном партийном собрании, где Зою Ивановну выдвигали в партком Управления внешней разведки, она взяла самоотвод, объяснив это тем, что с Судоплатовыми дружила семьями.

Вскоре после этого ей объявили об увольнении «по сокращению штатов». До пенсии (стаж разведчика должен быть 25 лет) ей не хватало года, а приказ о двухлетнем пребывании в Китае не смогли разыскать. Полковнику Воскресенской предложили доработать в Воркутинском лагере для особо опасных преступников в качестве начальника спецотдела. Она согласилась с мрачным юмором: сколько бывших товарищей были увезены сюда принудительно, было время, и они с Борисом ждали ареста, а вот теперь она добровольно едет в это страшное место!

— За что вас в бандитский лагерь? — с ходу полюбопытствовал у Зои Ивановны местный начальник спецотдела.

— Меня прислали не за что-то, а для работы, — ответила она.

Появление Воскресенской в Воркуте произвело сенсацию. В свои сорок восемь лет она была по-прежнему красива.

«Оказалось, что во всей Коми АССР, — вспоминала потом Зоя Ивановна, — появился единственный полковник, да и тот — женщина! Даже министр внутренних дел был майором, а начальником внутренних войск — подполковник. В местных парикмахерских втрое увеличилась клиентура, в парфюмерном магазине раскупили весь одеколон. Под разными предлогами в мой кабинет заходили начальники и сотрудники других отделов. Перед совещанием руководящего состава офицеров особо инструктировали: вместо «ссучиться» (что означало работать на администрацию) говорите «сотрудничать».

Сначала ей приходилось тяжело. На четвертый день работы случился тяжелейший сердечный приступ: сказалась нехватка кислорода. Потом она привыкла, проработала необходимых полгода (год службы здесь шел за два), но вместо того, чтобы уйти на пенсию, задержалась еще на двенадцать месяцев. Выезжала в качестве лектора-международника в воинские части, бывала у заключенных, работавших в шахтах. По привычке обращалась к присутствовавшим: «Товарищи!» Ее поправляли: «Мы не товарищи, а зэки и каэры» (заключенные и каторжане). «Но вы будете товарищами!» — уверенно отвечала эта неисправимая идеалистка.

«Два года в Воркуте стали для меня большой жизненной школой, — рассказывала она потом. — Я познакомилась с тысячами изломанных, исковерканных судеб. Видела и пыталась помочь тем, кто наказан несправедливо. Самым большим подарком считаю белоснежный букет флоксов, выращенных для меня заключенными-шахтерами. Его принесли в квартиру в сорокаградусный мороз. Таких душистых цветов я никогда не встречала!»

В 1955 году Зоя Ивановна вышла в отставку, получив пенсию МВД, а не КГБ. В пятьдесят лет она оказалась не у дел. Ох, как ей было обидно! Но… полковник Рыбкина осталась в прошлом, зато появилась писатель Воскресенская.

Только за период с 1962 по 1980 год ее книги были опубликованы тиражом в 21 миллион 642 тысячи экземпляров! Трилогия о Ленине, знаменитый рассказ «Сквозь ледяную мглу», повести «Старшая сестра», «Девочка в бурном море» — любимые книги советского детства! Великолепные книги.

Зоя Ивановна стала лауреатом Государственной премии, писала новые и новые книги. В их числе были исповедальные: «Под псевдонимом «Ирина», «Теперь я могу сказать правду»… Рукописи их нашли после ее смерти — так же, как и те шесть писем о любви:

«Солнце души моей! Померкло мое солнце. Я живу как птица с поломанными крыльями. Как мне не хватает тебя!»

Шпионка, которая любила принца
(Дарья Ливен)

— О Время! Все несется мимо,

Все мчится на крылах твоих:

Мелькают весны, мчатся зимы,

Гоня к могиле всех живых!


Меня ты наделило, Время,

Судьбой нелегкою — а всё ж

Гораздо легче жизни бремя,

Когда один его несешь!..

— Дорогой друг мой, спешу сообщить, что небезызвестный Вам М. сейчас находится в крайне затруднительном положении. Как я Вас уже информировала, он выступал против законопроекта тори [62] о смертной казни для ткачей, умышленно ломавших недавно изобретенные вязальные машины. Не получив ожидаемой поддержки в палате, он обрел неожиданного союзника в лице служителя муз Б., фигуры более чем одиозной. Сей Б. даже посвятил одно из своих знаменитых стихов жестокому законопроекту! Обрадованный поддержкой любимца светской публики (коя любит равным образом и его поэтическую, и скандальную славу), М. ввел Б. в свой дом — надо сказать, с одобрения своей достопочтенной (только по титулу, [63] но отнюдь не по поведению!) матушки, которая была настолько увлечена вышеназванным поэтом (а ведь он годится ей не просто в сыновья, но в сыновья младшие!), что, по слухам, не раз и не два навещала Б. в его весьма эпатирующем жилище, где я в данный момент имею глупость находиться…»