– Что будем делать, Геннадий Иванович? – с унылым видом подошел к нему Владимир Николаевич.
– Что делать? – Невельской встал решительно и энергично. – Будем собираться. Бог не выдаст…
– Ура! – закричала Катенька. – Наша взяла! – И в бурном порыве бросилась на шею мужу. – А я чуть было не сдалась, – шепнула ему в ухо. – Спасибо вам! – И умчалась, увлекая за собой тетушку, сестру и двух горничных, ожидавших окончания семейных разборов. Мазарович хотел было остаться, но Сашенька прихватила и его.
«Бедный Мазарович! подумал Невельской, от всей души сочувствуя будущему родственнику. Иван Семенович уже год ходил в женихах Сашеньки, но свадьба откладывалась на неопределенное время из-за его тяжбы с какими-то претендентами на отцовское наследство, каковым было имение в Молдавии. Жить с семьей на небольшое офицерское жалованье он категорически не желал, но всей душой любил Сашеньку и ни в коем случае не хотел от нее отказываться. Сашенька терпеливо ждала, считая, что ей всего двадцать один год, и счастья своего она дождется.
2
– Теперь уже точно уйду в отставку, – со вздохом сказал иркутский губернатор.
– Да вы что?! – удивился Невельской. – Неужто Муравьев столь мелочен, что из-за такого пустяка отставит вас от должности?
– Во-первых, невыполнение прямого приказа – не мелочь. Николай Николаевич весьма демократичен в житейских делах, но в отношении дисциплины строг до жестокости. Я это наблюдал, еще служа с ним в Туле. Так что имейте в виду на будущее. А во-вторых, мне надо уходить из чисто тактических соображений. Генерал-губернатор добивался у императора, чтобы я был не только гражданским, но и военным губернатором Иркутска, чтобы, уезжая на долгое время, оставлять меня единоначальствующим – это во всех отношениях полезно для дела, – однако государь с ним не согласился. И теперь я остаюсь за генерал-губернатора по делам гражданским, а по военным остается генерал-майор Запольский Павел Иванович, бригадный командир Иркутского и Енисейского казачьих полков. А мы с ним, мягко говоря, не очень ладим.
– Но почему вам-то надо уходить?! Почему тактические соображения не в вашу пользу?
– Муравьев создает новое казачье войско, Забайкальское, а вместе с тем хочет выделить Забайкалье в отдельную область со своим военным губернатором и поставить на это место Запольского.
– Ну и что? Выделит, поставит, а вы-то тут при чем?
Владимир Николаевич обнял Невельского за плечи и повел в столовую, где уже давно все было готово к завтраку.
– А я, дорогой мой зятюшка, при том – а это в-третьих, – что сам чувствую: пора уходить. Думаю, Николай Николаевич того же мнения и сейчас в Петербурге хлопочет о хорошем месте для меня. Мы ведь как-никак старинные товарищи… Садитесь, Геннадий Иванович, как мы начнем завтракать, так все сразу и подтянутся.
– И все-таки я не пойму, – упрямо заявил Невельской, усаживаясь за стол и наливая себе чаю из большого медного самовара, – в чем причина вашего расхождения. Старые товарищи, Муравьев вас пригласил в Иркутск, шли, можно сказать, в кильватер, теперь печется о хорошем для вас месте – значит, питает к вам добрые чувства.
– Питает, питает, – усмехнулся Владимир Николаевич, откусывая уголок большой треугольной ватрушки с черемухой. – М-м-м, до чего же вкусно! Вы не поверите, Геннадий Иванович, всего за два года, что мы здесь, все так пристрастились к сибирским вареньям-печеньям, что даже не представляю, как будем без них на новом месте. Ну, чего же вы не едите? Там, на Амуре, вряд ли доведется пробовать что-либо подобное, Невельской, однако, не ел, а выжидательно смотрел на Зарина, машинально помешивая ложечкой в чашке с чаем. Владимир Николаевич оглянулся, не идут ли к столу остальные домочадцы, и наклонился к зятю:
– Ладно, скажу на будущее – вам-то еще долго служить с Муравьевым. Будьте осторожны с критикой его действий. Вы человек прямой, как и я, а он, если в чем-то убежден, страшно не любит возражений. Человек горячий, взрывается, может наговорить черт знает что, правда, быстро остывает, а бывает, что и извиняется, но осадок-то остается. И потом, я в его глазах проигрываю рядом с Запольским, потому что я человек спокойный, рассудительный и кажусь ему медлительным, а Запольский – быстрый и всегда готов сказать «есть!» на любое решение начальства, и начальству это чрезвычайно нравится. Только думаю, Николай Николаевич скоро в Запольском разочаруется: пустой он, погремушка гороховая.
– Ну, я бы не сказал, что сам Муравьев всегда готов сказать «есть!» на приказы из Петербурга. – Невельской наконец кончил размешивать пустой чай, положил в него сахар и взялся за ватрушки – он любил с творогом и картошкой. – Да и мои возражения по делу принимал к сведению.
– Вы, Геннадий Иванович, сейчас занимаете особое положение: ваши открытия дали Муравьеву основание для нынешних административных реформ.
– А что за реформы? Я как-то за своими заботами ни во что другое не вникал.
– Говорят: издалека большое лучше видно, однако бывает и наоборот. Съездив в Якутию и Камчатку, генерал-губернатор воочию убедился, сколь громадна территория, которою приходится управлять отсюда, из Иркутска, и сколь затруднительно такое управление. Естественно, когда его указания до того же Петропавловска доходят с опозданием на месяцы, это решительно неэффективно и надо развивать управление на местах. Муравьев и добивается выделения из состава Иркутской губернии отдаленных областей – Якутии, Камчатки, а теперь и Забайкалья. С первыми двумя вопрос уже решен, в Якутию уехал организовывать управление молодой, но очень способный чиновник Струве, Камчатку принимает Завойко, осталось Забайкалье, да еще Николай Николаевич ходатайствует о создании в Кяхте градоначальства – чтобы навести порядок с торговлей и пресечь контрабанду. Думаю, ему и это удастся, он человек везучий. Вот такие у нас грандиозные перемены, можно сказать: целая административная революция.
– Да, это верно, – революция, – задумчиво сказал Невельской. – А я считал: у него один Амур на уме.
– Так ведь, по сути, все это делается ради Амура. В новых областях будут свои губернаторы, а генерал сосредоточится на подготовке броска на Амур. Вот и ваша экспедиция – тоже часть подготовки. Представляю, что тут будет через несколько лет!
– В Петербурге столько противников этого броска, что, боюсь, жизни нашей не хватит на их преодоление.
– Если бы только в Петербурге, – хмуро отозвался Зарин. – Их, похоже, и здесь предостаточно.
– А что такое?
– Покойный Ефим Андреевич Кузнецов, тот самый, что построил этот наш дом и подарил его казне, выделил сто тысяч на постройку парохода для Амура. Его и начали строить на шилкинском заводе, а машину паровую, английскую, закупили в Екатеринбурге. Так вот, в одну, считай, неделю пароход сожгли, а машина пропала.
– Как так – пропала? Тоже сгорела?
– Да нет, – досадливо махнул рукой, чуть не опрокинув чашку с чаем, Владимир Николаевич. – Ее везли санным обозом, и уже неподалеку от Иркутска обоз пропал. Исчез, понимаете, бесследно! А тут еще тепло не ко времени нагрянуло, из Китая ветры принесли, – неожиданно добавил Зарин, казалось бы, безо всякой связи с предыдущими словами, но Невельской его понял однозначно: надо спешно отправляться, пока не рухнула зимняя дорога до Якутска. А ведь ему самому на сборы надо еще не меньше десяти дней, а то и целых двух недель. Как бы не застрять до полой воды! И губернатор тут же подтвердил его худшие опасения: – Дорогу до Качуга уже развезло. Так что, дорогой зятюшка, придется вам медовый месяц проводить здесь, в этом доме.