– Кашеваров возражать не будет, – заявил Невельской. – Поэтому план действий таков: сейчас завтракаем, потом идем на борт «Шелехова» и начинаем погрузку, после ее окончания, ни часу не медля, выходим в Петровское.
– Мне еще самому надо разгрузиться, – виновато сказал Мацкевич.
– А мы с двух бортов: с одного будем вести разгрузку, с другого – погрузку? Тали есть и там, и там…– Геннадий Иванович, – почти умоляюще произнесла Екатерина Ивановна, – давайте скорее завтракать. Мне не терпится посмотреть, что за подарок прислал его высочество.
Сюрприз от великого князя занимал в трюме барка большое место: десяток ящиков разного размера выстроились в ряд.
– Думаю, все не надо распаковывать. Только первый и последний, – предложил лейтенант, но, увидев горящие любопытством глаза Катеньки, махнул рукой и что-то сказал по-алеутски спустившимся вместе с ними в трюм матросам, и они принялись топорами отбивать лицевые крышки ящиков.
Экипаж «Шелехова» состоял из алеутов и индейцев, поскольку барк был куплен в Сан-Франциско, а не пришел из Кронштадта. Естественно, матросы такие никуда не годились, по-русски знали всего несколько слов, а в алеутском и индейском языках не существовало морской терминологии, однако других не было, и офицерам барка приходилось управляться с теми, кто имелся. По пути из Америки судно попало в шторм, поэтому и в Аян пришло на неделю позже ожидаемого и, как при первом же взгляде определил Геннадий Иванович, основательно потрепанным.
Невельские остолбенели от вида того, что было уже в первом ящике, а матросы открывали следующие – один за другим. Сюрприз генерал-адмирала потрясал воображение. Мебельный гарнитур благородного красного дерева – трехстворчатый зеркальный шкаф для одежды, посудная горка, два комода, кровать, диван, кушетка, большой и малый столы, мягкие стулья и, наконец, самое настоящее фортепьяно. Через грузовой люк в трюм упали солнечные лучи и заиграли зайчиками на великолепной полировке. Поистине царский подарок!
Матросы стояли возле зеркала, рассматривали в нем себя и что-то оживленно обсуждали на своем языке. Вряд ли они понимали, для чего предназначено содержимое ящиков, но не могли не видеть восхищение в глазах очень молодой и очень красивой белой женщины, когда она прошлась вдоль блестящих предметов в ящиках, трогая их и то и дело оглядываясь на белых мужчин. Приехавший с ней невысокий, с висячими, как у моржа, усами в немом изумлении крутил головой, а командир барка не скрывал улыбки, наблюдая, с какой нежностью женщина оглаживает сияющие, как первый лед, поверхности.
Когда Катенька вернулась к мужу и Мацкевичу, в глазах ее стояли слезы.
– Это настоящее чудо! – прошептала она. – Как передать благодарность его высочеству?
– Я ему напишу большое письмо, как только доберемся до Петровского, – сказал Невельской. – И вам спасибо, Владимир Ильич, за то, что доставили нам эту радость.– Не стоит благодарности, Геннадий Иванович. Доставить толику радости хорошим людям – что может быть лучше?
Ранним утром 16 июля «Шелехов» и «Байкал» один за другим вышли из бухты Аяна. Погода стояла солнечная, умеренный ветер фён, дувший с гор от вест-норд-веста, наполнял паруса и поднимал на море небольшие волны, высотой метра полтора-два, иногда украшая их пенистыми «барашками».
Невельской с женой и офицерами экспедиции, а также доктор Орлов и штейгер Блинников шли на «Шелехове»; на барке же находились большинство рядовых членов экспедиции и почти все семейные. Груз на «Байкале» сопровождали Воронин и Березин, с ними были несколько нижних чинов. «Байкал» страховал «Шелехова» и при необходимости должен был прийти к нему на помощь.
Заботила Невельского и неизвестность судьбы «Охотска» и Петровского. Группа, ушедшая на байдаре, так и не вернулась, хотя Геннадий Иванович допускал, что корабли могли с ней разминуться, поскольку шли гораздо мористее, а байдара должна была жаться к берегу. Уже недалеко от залива Счастья он приказал «Байкалу» как более быстроходному пройти вперед и, если в Петровском не все ладно, вернуться, чтобы предупредить остальных.
Однако уйти далеко «Байкал» не успел: неожиданно с моря нахлынул густой туман, и оба судна вынуждены были встать на якоря. Невельской приказал усилить ночную вахту и наблюдать не только за погодой, но и, по возможности, за недалеким берегом, за входом в залив, пусть даже и скрытым туманом – вдруг что-то проявится.
Утром туман рассеялся, и тут обнаружилось, что «Байкал» плотно сел на мель. Отлив оказался столь велик, что тяжело нагруженному транспорту не хватило глубины под килем. Попытки верповаться ни к чему не привели. Надо было снимать часть груза, чтобы уменьшить осадку. Мацкевич и Невельской совместно решили подойти к «Байкалу» как можно ближе, чтобы облегчить и ускорить перегрузку. Но произошло совершенно неожиданное. Из трюма примчался посеревший от страха матрос-индеец с воплем:
– Вода! Вода! – и потащил вниз старшего офицера Лозового.
Тот вернулся почти тотчас, взволнованный не меньше матроса, и сразу направился на мостик, к Мацкевичу и Невельскому.
– Господа, у нас беда! – Он говорил негромко, но голос его дрожал. – В носу разошлось несколько досок обшивки, в щели хлещет вода. Мы скоро начнем погружаться.
Мацкевич растерянно взглянул на капитана первого ранга. Невельской мгновенно сориентировался:
– Поднимите сигнал «Ухо»! Выводите барк на мель! Все помпы в действие – откачивать воду! Остальных людей – на спасение груза! Владимир Ильич, вы – капитан корабля, командуйте своими матросами, мои офицеры поднимут пассажиров.
На грот-мачте заполоскался треугольный вымпел с вертикальными красными и белыми полосами – сигнал «Требуется помощь», называемый моряками «Ухо», поскольку соответствует русской букве «У». Послышались пушечные выстрелы – «Байкал» палил холостыми зарядами, видимо, пытаясь подать сигнал бедствия на берег. Петровское было совсем рядом, за мысом, обозначающим вход в залив, но этот мыс перехватывал не столь уж громкие звуки пальбы – на борту «Байкала» были только устаревшие трехфунтовые фальконеты, – к тому же ветер дул параллельно берегу и тоже мешал.
«Шелехов» двинулся на сближение с «Байкалом», медленно оседая на нос. На барке начался аврал, граничащий с паникой. Матросы, не занятые на парусах, часто сменяясь, работали на помпах под командованием судовых офицеров. Бошняк, Попов, Блинников и Боуров, и даже доктор Орлов бросили всех мужчин экспедиции и часть женщин на подъем грузов, в первую очередь продовольственных запасов, из трюма на палубу. Царили толкотня, суматоха, мешанина из людей, тюков, мешков, ящиков; люков было всего два, с талями мало кто умел управляться, на трапах носильщики мешали друг другу; в воздухе висели крики, брань, плач детей, вопли женщин. Растерянности добавляли и низкие серые тучи, из которых непрестанно сыпался мелкий противный дождь.
Екатерина Ивановна выскочила было на палубу, одевшись потеплее и собрав в узелок самое ценное, но старший офицер Лозовой отправил ее обратно в каюту:
– Сударыня, простите великодушно, но вас там затопчут. Ждите, за вами придут.