Именно этим он занимался, когда Кэйд впервые увидела его. И она тогда сразу вообразила себя растекающимся по его мрамору шоколадом. Ее зачарованный взгляд неотрывно следил за его руками.
– Понимаете? Теперь попробуйте сами. – Вновь соприкоснувшись с ней, он вложил лопатки в ее руки.
Кэйд подумала, что сносно копировала его движения, хотя получалось менее ловко. Он рассмеялся.
– Encore une fois [61] , – произнес Сильван и, встав за спиной, обнял ее, прижавшись к ней своим здоровым, мускулистым телом. Его дыхание шевелило волосы на ее макушке, и Кэйд лишилась последних мыслей.
Он обхватил руками ее вцепившиеся в рукоятки лопаток пальцы. Поначалу Сильван попытался непосредственно руководить Кэйд, и она с напряжением ждала его указаний, хотя ее реакция запаздывала, и их общие движения получались неуклюжими.
– Расслабьтесь, – пробормотал он ей на ухо. – Просто подчиняйтесь моим движениям.
Если бы ей удалось расслабиться, то она могла бы лишиться сил, и ему пришлось бы на руках унести ее. Или просто, избавившись от посторонних глаз, уложить прямо тут на мраморную столешницу.
Кэйд ощущала нежное давление его тела. Руки Сильвана обнимали ее, такие сильные, идеально подготовленные для тонкой работы. На противоположной стороне мраморного острова одна из японок, прищурив свои раскосые глаза, смотрела на нее с откровенной завистью.
– Et puis touchez [62] , – прошептал Сильван. – Прикоснитесь тыльной стороной ладони. Вы не должны почувствовать ни тепла, ни холода. Температура должна быть такой же, как у вашего тела. Точно такой же, как у вас.
Он придавил костяшкой своего розового пальца шоколадную массу.
– Ну, что скажете?
Кэйд сомневалась, хороша ли сейчас температура ее тела для сравнения с теплотой шоколада. Она слишком разгорячилась. В отличие от Сильвана? Остался ли он холодным, как огурец?
– Как долго вы учились этому? – вдруг спросил Сильвана затесавшийся на занятие француз, стоявший в конце стола.
Сильван слегка развернулся. Казалось, он с легкостью оторвался от нее. Кэйд захотелось остаться с ним наедине. Не только потому, что ей не хотелось быть всего лишь очередной туристкой из группы, но и потому, что не позволила бы ему так просто оторваться от нее, если бы они остались одни. Она могла бы взорваться в том или ином смысле, либо завоевав его, либо опрокинув ковшик со сливками ему на голову, чтобы заставить перестать флиртовать и дразнить ее.
А ведь Сильван, похоже, флиртовал с ней!
Ее точно окатили ушатом холодной воды, когда в голове мелькнула мысль, что он вовсе не пытался свести ее с ума. Может, он любвеобильный по жизни и при каждом удобном случае совращает любых слабых женщин.
«Хорошо, что мы не одни», – подумал Сильван. Он сомневался в собственной выдержке и без посторонних глаз мог бы потерять контроль над собой, перевозбудиться, зайти слишком далеко и слишком быстро. Сильван научился терпению в юности, заплатив дорогой ценой за моменты безудержной страсти, когда его жажда проявлялась перед красоткой до того, как шоколад полностью околдовывал ее.
Однако он повзрослел. Журналисты обычно называли его beau [63] , и сама Шанталь утверждала, что в те дни это соответствовало реальности, так что, похоже, Сильван и правда волочился. Странно, но он понятия не имел, как привлечь женщину без шоколада.
Ce n’était pas grave [64] . Шоколад действовал на редкость эффективно.
И его эффективность сейчас сводила его с ума. Мисс Властительница Всесильных Денег, хрупкая, самонадеянная и напряженная, утонувшая в выданной поварской куртке, позволила ему прижаться к ней для демонстрации правильного темперирования шоколада. Она попробовала шоколадную стружку с его пальца, ела с ложечки, кормилась из его рук. Проверяла температуру шоколада. Вспыхивала. И продолжала смущенно краснеть.
«Деньги тут ни при чем», – подумал Сильван, обнимая Кэйд, хотя немного грешил против истины. Его всегда привлекали богатые и элегантные женщины, независимые и самоуверенные. Даже в школе, когда еще и мечтать о них не смел – до приобщения к шоколадной магии, – его тянуло именно к таким особам. Неужели ее деньги все-таки подкупили его?
Кэйд вошла в его лабораторию, уверенная в том, что купит его искусство для тиражирования в промышленных масштабах, и он вполне пристойно поставил ее на место. И вот всего через два дня Сильван позволил ей проникнуть на его мастер-класс. Да еще лично давал ей урок. Очень близко. Опустился до уровня полнейшего вожделения. К счастью, поварская куртка скрывала многое. «Но почему она уступила? – вдруг удивленно подумал он. – Почему не воспротивилась? Да, она позволила ему все».
На самом деле Кэйд не произвела на Сильвана впечатление легкодоступной особы.
«Уж не пытается ли она таким образом использовать меня, чтобы добиться какой-то своей цели? – размышлял он, показывая ей, как с помощью струн специальной кулинарной guitare [65] разрезать шоколадный пласт на кусочки. – Каким же идиотом я выставил себя!»
Увы, он имел слабость иногда поддаваться на уловки женщин типа Кэйд Кори. Ему казалось, будто победил свою слабость, но вчера вечером Шанталь ясно дала ему понять, что он опять валяет дурака. Сильван вспомнил ее дружеские, жалостливые взгляды, предостерегающее покачивание головы. Он вздрогнул. Кэйд Кори даже не знала, где он жил, ее интересовала лишь его лаборатория. Ведь она и не скрывала этого. По части подобных манипуляций со стороны женщин у него имелся богатый опыт. Причем Сильван понимал, что использовавшие его девицы зачастую даже не осознавали, что они делают. И если Кэйд Кори делает это сознательно, то по крайней мере в этом есть нечто новенькое. Хотя новизна не в счет.
Подобное идиотское поведение могло бы оправдать разве что того отчаявшегося, долговязого юного романтика, каким он был, когда только учился добиваться легкого внимания стильных молодых красоток, соблазняя их шоколадом.
Даже в двадцать лет его идиотское поведение могло еще быть оправдано, но именно в те годы положение Сильвана изменилось, и он сообразил, что стал привлекательным для самых разных женщин. Ему понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть к этому, и еще несколько лет ушло на то, чтобы перестать расстраиваться, узнавая, что не все то золото, что блестит, поскольку нередко при ближайшем рассмотрении женский блеск оказывался фальшивым. Многие из женщин, выглядевших потрясающе красивыми и утонченными, жаловались на своих недостойных внимания мужей; некоторые не могли думать ни о чем, кроме себя любимых; а мысли иных были настолько убоги, что у него возникало ощущение, будто его засасывает в какую-то черную дыру. В общем, если женщины теперь легко увлекались им, то это еще не означало, что у них были тайные корыстные цели.