– Только дай мне знать, если спрос на нее будет слишком велик и тебе захочется заработать безумные деньги, продав ее какой-то корпорации, способной запустить массовое производство.

Сильван рассмеялся и стал пальцем – словно надписывал шоколад – выписывать на ее спине какие-то слова, лишь слегка касаясь кожи: «Я тебя люблю».

Эпилог

Через два дня, когда Сильван высекал из шоколадной глыбы рождественское дерево – позже оно будет декорировано всевозможными украшениями с полным набором изысканных конфет для новогодних празднеств в Елисейском дворце, – в его лабораторию ворвались двое мужчин. Поначалу он даже не обратил на них внимания. Сильван считался лучшим шоколатье Парижа, а сейчас началась горячая пора предрождественской подготовки. В этот период посторонние не допускались к нему. Но Кэйд, которая расхаживала вокруг этой скульптуры, с жадным вниманием наблюдая за движениями резца, сильно отвлекала его, лишая привычной ловкости, и Сильван чувствовал себя неуклюжим и напряженным.

Он искоса взглянул на Кэйд и мгновенно насторожился, заметив ее нервозное состояние. Даже его матери не удалось заставить ее нервничать, по крайней мере не так явно. Тогда-то он и отвлекся, обратив внимание на посторонних. Высокими он их не назвал бы, хотя пятидесятилетний мужчина выглядел более внушительно, но оба они вели себя, как Кэйд – будто им принадлежал весь мир.

– Сильван Маркиз, – громко произнес мужчина с аккуратной стрижкой поблескивающих серебром волос. – Меня зовут Мак Кори. Так это вы тот человек, который пытается украсть мою дочь?

Сильван пожал плечами.

– Ей хотелось украсть лучшее. Так же, как и мне. И я не пытаюсь украсть вашу дочь. Я уже украл ее. Поэтому если вы явились сюда, чтобы вернуть ее, то вам лучше покинуть мою лабораторию.

Кэйд удивленно посмотрела на Сильвана. Наверное, она привыкла, что люди ведут себя с ее отцом более вежливо.

Мак Кори долго взирал на него и наконец проворчал:

– Ладно. По крайней мере вы мне нравитесь. Это уже хорошо.

Старик, должно быть, ее дедушка, Джеймс Кори, приглядывался к оборудованию лаборатории. Для своих восьмидесяти двух лет он казался очень энергичным. Его лицо избороздили морщины, и поредела белоснежная шевелюра, но жизнь не согнула горделивую прямую спину. Сильван даже не предполагал, что молочный шоколад оказывает столь благотворное влияние. Видимо, все дело в стеариновых кислотах.

– Настоящий, честное слово, француз, лицемерный шоколадный сноб! – восторженно заявил старший Кори, разглядывая Сильвана, словно тот был картиной, выставленной на продажу и достойной добавления в его коллекцию.

Стиль общения этой семейки раздражал.

– Я ведь предупреждал тебя, Кэйди. Вот уж никогда не думал, что кому-то удастся затащить одного из таких в нашу семью.

– Семья? – оживился Мак Кори. – Вы уже обсуждали семейные дела? – Он бросил на Сильвана внимательный взгляд, будто оценивая его генетические способности к воспроизводству будущих генеральных директоров.

– Не сомневаюсь, что все решено, – встрял старший Кори. – Ей нелегко задурить голову, но уж если она теряет башку, то это подобно удару гильотины. – Он резанул ребром ладони по своей шее, сопроводив жест свистом, которому, вероятно, отводилась роль озвучивания падающего клинка. – Р-р-раз и навсегда!

– О чем ты говоришь? – возмутилась Кэйд. – Когда это раньше я теряла голову?

Сильван усмехнулся.

– Никогда, – признал Джеймс Кори, – обычно ты бывала невозмутимой и сдержанной.

– Какой? – удивился Сильван.

С момента знакомства он видел со стороны Кэйд лишь безудержную пылкость и безрассудство. Неужели она так изменилась из-за него?

– Я уже беспокоился, что она станет копией своего папочки, – доверительно сообщил Джеймс Кори.

Мак Кори бросил на его обиженный взгляд. Кэйд, решив, что на этой неделе отец получил чрезмерную для человеческой выдержки серию ударов, отошла от Сильвана и обняла его.

Когда отцовские руки обвились вокруг нее, Сильван испугался, что этот чужак может внезапно запихнуть ее в свой лимузин и исчезнуть вместе с ней.

– Папа, ты прилетел в Париж, чтобы опять попытаться отговорить меня? – спросила она.

– Нет, чтобы подыскать приличные апартаменты. Мы с твоим дедом решили, что нам пора обзавестись pied-à-terre [180] .

Увидев, какая радость озарила лицо Кэйд, Сильван осознал, что до сих пор не понимал, как дорого ей стоило расставание с родными.

– К тому же у нас был отвратительный День благодарения, поэтому я подумал, что будет здорово, если вся наша семья отметит вместе Рождество в Париже. Надо же познакомиться с новыми родственниками. И Кот-д’Ивуар отсюда значительно ближе, поэтому мы сможем даже вытащить Джейми из Африки ради таких праздников.

– Я прожил восемьдесят два года и ни разу не праздновал Рождество в Париже, – заявил Джеймс Кори. – Вы можете в такое поверить?

Мать Сильвана прожила пятьдесят три года и никогда не принимала на Рождество четырех миллиардеров, но ей придется сделать это.

– И ты даже не станешь отговаривать меня? – спросила Кэйд.

– Я уже всячески пытался, – с горьким смешком отозвался Мак Кори. – Ничего не получилось.

– Не изводи себя, сынок, – с преувеличенным сочувствием произнес его отец. – Это не получилось даже у меня, поэтому ты вряд ли можешь себя винить.

Мак Кори молча посмотрел на него, проигнорировав завуалированную издевку.

– Вдобавок ты постоянно обманывала меня на сей счет, Кэйд, что еще больше усугубило положение. Ведь могла же ты хоть изредка говорить об этом прямо, не пудря мне мозги какими-то деловыми решениями?

Кэйд тоже промолчала.

– Итак, мы прибыли в гости. Ты еще не подыскала здесь опытного агента по недвижимости?

Кэйд обрадовалась и заулыбалась. Отец и дочь проработали бок о бок много лет, но у более опытного отца имелось преимущество в тридцать лет, и ему, очевидно, еще удавалось иногда поражать ее.

– Кстати, чисто из любопытства, чего вы хотите от жизни? – спросил он будущего beau-père [181] .

– Счастья для своих дочерей, могущества Кори на шоколадном рынке, а также оставить моей семье в наследство эту землю, – заявил Мак Кори. – Не думаю, что я хочу слишком многого, не правда ли? Какой смысл в больших деньгах, если твои дети из-за них несчастны. Верно, папа? – довольно ехидно добавил он. – Между тем было бы великолепно, если бы вы двое смогли хорошенько потрудиться на семейной ниве, тогда мне не придется пахать на ней до девяноста пяти лет, дожидаясь заслуженного отдыха.