— Думаю, на этом корабле половина вообще плавать не пробовала. Ладно, Юджин, это даже не промах, просто не все продумано. В какой-то мере даже лучше, возиться не надо. Так что пусть тонут, не жалко. Это же из Гарна или Пиксии, чего их жалеть?
— Вообще-то да, — согласился я. — Но это между нами, хорошо? На людях будем делать скорбные лица.
Он сказал с отвращением:
— Из какой же страны лицемеров ты явился!
— Из страны победившей демократии, — пояснил я. — Без лицемерия не удалось бы построить высокую культуру. Представляешь, если бы все говорили друг другу правду? Поубивали бы друг друга. А так комплименты, поздравления, улыбочки, добрые пожелания, и все в обществе хорошо. Даже дурака никто не назовет дураком, а только человеком своеобразно мыслящим.
— Понятно, — протянул он.
Я спросил с недоверием:
— Правда понятно?
Он фыркнул:
— Понятно, почему оттуда сбежал…
Он встал так, чтобы я смотрел на него, а не на тонущий вдали корабль. Там придурки даже не догадались ухватить какие-нибудь ящики, бочки, на которых могли бы продержаться дольше, а как полоумные цепляются за уходящий под воду корабль и не отцепили пальцев, когда тот потащил их на дно.
Из-за горизонта выскочила мелкая фиолетовая луна, помчалась по небу, а спустя некоторое время от края земли пошел зловеще-красный свет — медленно и величаво поднимается огромная багровая луна.
Я передал Фицрою прицел, он молча смотрел на море, где корабль не просто погрузился под воду, а клюнул носом, задрав корму, и ушел в глубины быстро, словно увидел на далеком дне ждущую его кораблиху с раскинутыми веслами.
Люди плавают на месте затонувшего судна, хватаются друг за друга, в смертном ужасе стараются подняться на чужих плечах… но через несколько минут скрылись под волнами и последние.
— Оккупанты, — твердо сказал Фицрой. — Пусть даже наемники, тем более нельзя зарабатывать на чужом горе!
Я промолчал, вся масса населения Дронтарии даже не знает, что у нее такое вот тяжкое горе из-за отсутствия собственного флота. Даже высшая знать привыкла и верит, что Гарн и Пиксия благородно и великодушно взяли на себя все трудности и риски перевозок их товаров по морю, так имею ли право я вмешиваться в чужие проблемы или же я тварь дрожащая?
— Пойдем вниз, — буркнул я. — Надеюсь, мне это не приснится.
Он сказал мне в спину:
— А кто говорил, что труп врага пахнет хорошо?
— Это я другим говорю, — напомнил я, — а такую хитрую тварь, как я, обмануть трудно. Правда, сопутствующие потери еще никто не отменял. Да и тотальная зачистка на месте тайной операции бывает неприятна, но крайне желательна, как записано в Уставе.
— Даже в Уставе? — перепросил он. — Серьезные в твоем королевстве люди.
— Все для победы демократии, — подтвердил я. — Для ее торжества никакие реки чужой крови не остановят истинных патриотов. Лишь бы самим не прищемить пальчик, а чужих и так на свете девать некуда.
С моей стороны бухты выстроили просторный барак для строителей, потом еще два для королевских гвардейцев, что по моему непонятному приказу должны охранять здесь все так, чтобы и муха не пролетела.
Строители заканчивают то, что я называю инфраструктурой, пора закладывать корабль, я прибыл с пачкой чертежей, полученных из встроенного в планшет принтера, все выполнено на таком уровне, что Фицрой вытаращил глаза.
— Откуда ты взял?
— Да уже и не помню, — ответил я. — Где-то в запасах Рундельштотта. Ему это не понадобится, да он и не заметит. Но как хорошо все нарисовано, верно?
Он всмотрелся, вздохнул.
— Даже не похоже, что нарисовано.
— А иначе не бывает, — возразил я уверенно. — Просто рисуют по-разному. Кто-то углем, кто-то чернилами, а другие и вовсе красками…
Он сказал с подозрением:
— Это нарисовано? Я бы сказал, что…
Он запнулся, подбирая слово, я пришел на помощь:
— Напечатано?… А что такого? Ты печати когда-нибудь видел? Малую королевскую печать, среднюю, большую?… Да у каждого знатного глерда есть печать!.. А это тоже она самая, только на ней не королевский герб с надписями, а рисунок этого корабля!..
У меня на винте все энциклопедии мира, в морской есть корабли от самых простых лодокдолбленок до илонников, придуманных знаменитым Маском, так что я отыскал и тут же распечатал на встроенном принтере файлы с подробными чертежами парусников, начиная от драккаров викингов и заканчивая испанскими галеонами, но особо остановился на быстроходных бригантинах — все-таки пистолеты и даже снайперская не сильно помогут, когда настигнет десяток кораблей и со всех сторон пойдут на абордаж.
Фицрой рассматривал чертежи кораблей со священным ужасом, на меня поднимал взгляд, полный изумления и недоверия.
— Это что, — проговорил он наконец, — в самом деле такое существует?…
— Существовало, — подтвердил я.
— А сейчас?
— Сейчас уже нет, — ответил я честно.
Он вздохнул с облегчением.
— Как хорошо… А то бы на этих чудовищах точно завоевали бы все на свете… Хочешь сделать вот этот, самый мелкий?
— Нет, — сообщил я, — который чуть крупнее. Из-за оснастки. Площадь парусов больше, скорость повышается в разы, а это и военное преимущество, не только торговое.
Он посмотрел с укором.
— Думаешь, только торговать могу?
— Не думаю, — ответил я мирно. — Это для тебя развлечение, прикол, насмешка над людьми, что проще тебя… А я вот добрый, никаких насмешек.
— Топишь без всякого зубоскальства, — согласился он. — Серьезный ты человек.
Я вздохнул.
— Пойду передам плотникам. Чувствую, разговор будет еще тот.
Он сразу оживился.
— Я с тобой! Люблю, когда простые и честные люди тебе в глаза твоей дуростью тыкают.
— Свинья, — определил я. — Нет в этом королевстве порядочных людей. А если и есть… почему мне попался только ты?
— Только не показывай им все, — предупредил он. — Побьют за насмешки над простым народом.
Я посмотрел свысока.
— Нет, вот прям щас выложу чертежи галеонов!
На берегах бухты за это время расчистили место Для строительства трех новых кораблей, поставили еще четыре просторных барака для жилья, огромные медные котлы для артельной похлебки, так что когда мы с Фицроем прибыли на место работ, строители бодро заготавливали строевой лес.
Бригадир плотников, которого прислал с его людьми король, могучий мужик с разбойничьей бородой, лохматый и с вечно сдвинутыми над переносицей густыми бровями, встретил меня на берегу с достоинством, поклонился, но как человек, знающий себе цену.