Я всмотрелся в него внимательно.
— Давай колись. С чего вдруг? Он же из деревни, насколько помню.
— Странный он, — ответил он уклончиво. — Тихий, спокойный, никогда не смотрит в глаза, всегда делает то, что говорят, не спорит…
— Это плохо?
Он вздохнул.
— С ним Что-то не то. Я начал замечать странности. К примеру, велел покрасить ему забор, а в ведре краски, точно помню, было на половину забора. Однако он покрасил весь, еще и на донышке осталось.
— Бережливый, — сказал я.
— Да, — согласился он. — Потом после обеда я приказал перетащить все из главного зала во двор, дескать, там будет большая уборка и покраска, но сразу сказал, чтобы к вечеру успел, дескать, ты велел срочно все сделать, то да се…
— И что? — спросил я.
— Он все сделал, — сообщил он. — К вечеру вся мебель была во дворе. А потом услал на берег собирать раковины, а слугам велел затащить мебель обратно. Ага, вижу по глазам, понимаешь!
— Таскали всю ночь? — спросил я.
— И утро, — уточнил он. — Вчетвером. А он не смотрится силачом. Наоборот, часто как в воду опущенный. Почти не говорит, смотрит в землю, двигается медленно. Но все успевает.
— Все? — переспросил я. — Не пробовал…
— Нет, — ответил он, словно прочитав недосказанное. — Если чересчур нагрузить, может Что-то заметить, а так вроде бы все обычно. Сегодня я попросил приподнять телегу, чтобы быстренько заменить колесо, он приподнял, я старое колесо снял, а новое поставил, потом поблагодарил и услал его снова собирать раковины. А когда он ушел, только тогда перевел дыхание…
— Телега была груженая? — спросил я.
— Гранитными блоками, — ответил он шепотом. — Представляешь?
Я кивнул.
— Хорошо, по дурости не сообразил, что поднимать даже край телеги с таким грузом ненормально. Ладно, так же деликатно и небрежненько отправь его в лагерь. Скажи, вместе с тобой и мной выйдет в море на корабле. Держись так, словно выход на корабле такое же обычное дело, как покрасить забор.
— Мы же тоже будем там, — напомнил он. — А так никто ничего не замечает. Все заняты собой, эгоисты.
— Только мы спасаем мир, — поддакнул я. — Бесплатно!.. Кстати, Фицрой, у нас проблема идеологии и самоидентификации. Нет, с самоидентификацией в порядке, мы всегда помним, что мы самые крутые, смелые, красивые и нарядные, но нужно облегчить идентификацию и другим, чтобы смотрели и сразу видели, кто мы.
Он спросил настороженно:
— А кто мы?
Я вздохнул.
— Ну не поднимать же нам флаг Веселого Роджера? Потом объясню, пираты были народом простым и простодушным, а мы с тобой не настолько честные, правда? Пираты перед нами — невинные дети.
Он сказал с восторгом:
— Еще бы!.. Обмануть — это же такое удовольствие! Куда большее, чем толстую королеву помять.
— Потому придумаем флаг сами, — объяснил я. — И будем говорить честно и открыто, что приплыли издалека… Очень издалека!
Он сказал с еще большим восторгом:
— Будем вести себя настолько безобразно, что даже признаваться потом будет стыдно?…
— Примерно так, — согласился я. — А еще не хочу, чтобы связывали наше пиратство с именем короля Астрингера. Он ничего не знает о нас, понял?
— Люблю таких королей, — сказал он восхищенно. — Каким будет флаг?
Я отмахнулся.
— Нарисуй что-нибудь позаковыристее. Герб некоего королевства, что на том конце моря. Будем говорить, что приплыли оттуда.
— А вдруг знают, что на той стороне?
Я помотал головой.
— Нет, я уже выяснил. Через море никто не плавает. Все только вдоль береговой линии. Боятся заблудиться посреди океана. Да и штормы там… это такие бури в море, что сразу же опрокидывают их кораблики с низкими бортами.
Он сказал с восторгом:
— Тогда я им такое нарисую!.. Такое!..
— Но слишком не увлекайся, — предупредил я. — А то не поверят.
— Положись на меня, — ответил он. — Мы как, вышли пограбить или Что-то такое особенное ищем?
— Атлантиду, — ответил я беспечно. — Или Лемурию. А можно и Гондвану… Да какая разница? Если не хотим признаться, что решили просто малость отдохнуть на море, получить позитив, радость и счастье от общения с природой…
Он сказал нервно:
— Отдохнуть? На воде?… Ты с ума сошел!
— Вода, — объяснил я, — это тоже природа! Хоть и мокрая. Чем она тебе не нравится? О гидротерапии не слышал? Ничего, узнаешь…
— Всем не нравится, — отрезал он. — Она… страшная. Я видел, как тонули даже в мелких реках!.. А здесь что?…
— Простор, — сказал я мечтательно. — Ты давай рисуй, а вообще-то овладевай искусством управления. Хотя какое тут искусство, всего одна мачта, а на ней, стыдно сказать, один парус…
— Зато весел по двенадцать с каждой стороны, — напомнил он.
— Весла, — протянул я. — На шхуне, что сейчас на стапелях, весла вообще не предусмотрены. Или там бриг? Неважно, учись. Потом построим трехмачтовые, а на каждой по три-четыре паруса…
Он вытаращил глаза.
— А как же будешь поднимать паруса?
— А их и не будут спускать, — ответил я. — Будут сворачивать прямо там на рее. Хотя по старинке будут говорить «поднять паруса», «спустить паруса», как вот сейчас спускаем деревянную рею с прикрепленным к ней парусом…
Он почесал в затылке.
— С ума сойти… Не поверю, пока не увижу.
— Рисуй, — напомнил я.
— Не только нарисую, — заверил он, — я всю историю нашего королевства придумаю! С именами и датами!
— Фальсификатор, — сказал я с одобрением. — Нужный человек в международных отношениях для укрепления дружбы народов и взаимного сотрудничества в гуманитарной сфере в интересах устрашения.
На другой день Фицрой сообщил, что знамя не только нарисовал, но даже изготовил, но пока никому не показывает в интересах секретности.
— Остальные увидят уже на корабле, — пояснил он. — все-таки оттуда не так просто убежать и разболтать наши высшие секреты государственной важности!
Я покосился с подозрением: то ли всерьез так, то ли меня передразнивает. Едва переступили порог его комнаты в бараке, я охнул. Знамя королевства Гаргалот победно и страшно смотрит на меня со стены глазами разъяренного дракона в обрамлении поверженных львов, вепрей, волков и медведей.
Внизу короткая надпись непонятным шрифтом, по краям расшито золотом, а еще сверху болтается витой красный шнур с кистями.
Фицрой сказал хвастливо:
— Повесим на мачту, будет вообще страх и ужас!.