— Прячьтесь, — велел я. — Не дайте себя схватить…
Фицрой молча приготовился к схватке. Я стрелял и стрелял, а дракон изогнул крылья так, что скользит по воздуху, как по ледяной горке, все набирая и набирая скорость…
Я сам не понял, что произошло, но над головой раздался взрыв, дракона окутало серое облако, оттуда полетели куски мяса и шкуры, оторванные лапы.
Голова с грохотом ударилась в надстройку кормы и, проломив доски, рухнула в трюм. На палубу шлепались куски мяса, шкуры, через борт свесился обрывок хвоста.
Встревоженный корабль раскачивается, парус повис, забрызганный драконьей кровью.
Фицрой смотрел обалдело, наконец сказал потрясенным голосом:
— Ты хоть что-то понимаешь?
— Конечно, — ответил я уверенно, все еще стараясь понять, что же случилось.
— А… что было?
— Что было, — фыркнул я. — Да это же просто!.. И так понятно, что даже неловко. За тебя, такого умного. Его разорвало, видишь? Разнесло!.. На куски.
— Голову беру себе, — сказал он быстро, — я как раз по ней собирался вдарить, так что моя добыча! Все слыхали?… А чего разорвало?… От злости?
— Не совсем, — ответил я. — Теперь понятно, как такая туша может летать… и вообще подниматься в воздух!.. Крылья у него, как у воробья, такую тушу не поднять, но кишечник или Что-то вырабатывает некую гадость, что легче воздуха… Судя по облаку, это был скопившийся водород. Хотя, конечно, запах мерзкий…
Он посмотрел на меня странно.
— Я ничего не понял, но если ты сам понял, что сказал, то ты герой… Ладно, я побежал, а то кто-то голову схватит раньше…
Команда в самом деле пришла в себя и уже жадно хватают клочья шкуры с золотой чешуей, торопливо пытаются сорвать устрашающие когти, Грегор громко жалеет, что грудь и спина дракона рухнули за борт, а там столько всего ценного…
Джонадер прокричал ликующе, что печень почти вся упала на корабль, он такое сготовит, что все неделю будут ходить пьяные от гордости, печень дракона жрали, всю жизнь можно хвастать…
Фицрой исчез надолго, потом принес мне выдранные с корнями три когтя из драконьей лапы, каждый размером с кривой нож.
Я подумал, что в драконьей пасти зубов ничуть не меньше, но Фицрой сказал жертвенно:
— Можем голову присобачить на нос корабля. Кого угодно устрашит! Люди, победившие такого дракона, в бараний рог свернут всякого, кто не так поклонится. А можно на тот корабль, что сейчас заканчивают. Там будет еще страшнее.
Я посмотрел на огромную чудовищно уродливую голову, содрогнулся.
— Ну и зверюка… Лучше на новый, ты прав. Только надо как-то почистить и обработать, чтобы не завонялась.
— Это сделаем, — пообещал он. — А что ты говоришь, как драконы летают? Такие огромные летать не могут? Почему?
— Воздух, — сказал я, — не пустое место. Это та же самая вода, только очень легкая… Редкая. Легче всего в ней плавать комарам, мелким мухам, а вот воробьям уже труднее. Ты заметил, что чем крупнее летун, тем реже машет крыльями?… Орлы так вообще стараются больше парить… Вот и дракон держится в воздухе не за счет крыльев, они бы не удержали, а есть такой особый воздух, что легче нашего, которым дышим. Я уже понял, монги поднимаются за счет нагретого воздуха, но если отыскать выходы этого воздуха, что не воздух, а это вот самое, что вырабатывается у дракона… в драконе не знаю где, то можно летать очень долго. Сколько угодно долго, понял?
Он кивнул.
— Взорвался потому, что ты попал в тот его пузырь?
— Точно. Надеюсь, тебе его не жалко?
Он ухмыльнулся.
— Я не царь природы, мне их беречь без надобности. Я пока еще хыщник.
К концу дня ограбили еще три судна: два гарнских и одно пиксийское. Я осмотрел трофейные запасы, корабль полон до отказа, даже на палубе разместили то, что не влезло.
— Прекрасно. Курочка по зернышку клюет… Пора возвращаться.
Фицрой сказал гордо:
— Теперь весь флот двух королевств будет разыскивать нас!
— Но где? — спросил я со злым удовлетворением. — Правильно, будут искать и даже барражировать в открытом море на юге. Если, конечно, решатся туда заплыть.
Грегор, прислушиваясь, поинтересовался:
— Курс на юг?
— Да, — ответил я. — И чтоб это увидели. А там по дуге повернем обратно. Вернуться нужно незамеченными. Если Гарн и Пиксия узнают, где наша база, ее попросту сметут с лица земли.
Фицрой возразил самолюбиво:
— Так уж и сметут!
— Кто им даст, — поддержал его Ваддингтон.
Я развел руками.
— Вы всерьез готовы драться с силами двух королевств? Учтите, король Андриас ничего не знает. И не поддержит.
Фицрой ответить не успел, с клотика Понсоменер заорал:
— Корабль!.. С востока!
— Пиксийский, — определил Грегор. — Проклятая Пиксия. Душительница наших свобод!
Я подумал, посмотрел на их воспламененные энтузиазмом и ожиданием легкой добычи чистые прекрасные лица борцов за свободу.
— Ну что ж… дадим последний бой перед возвращением… Помните, наше любимое и дорогое отечество в кольце врагов! Враг все ближе и потому ведет себя нагло, попирая наши права и свободы!.. Но все же… может быть, подумайте, пора остановиться? У нас уже складывать некуда законно нажитую добычу.
Сразу несколько голосов проревели в упоении:
— Нет!.. Никакой пощады врагу!
— Ладно, — сказал я, — дадим достойный отпор душителям свободы и поджигателям войны!.. Приготовиться к законной и справедливой экспроприации награбленных у нас сокровищ!
Один из самых молодых матросов смотрел с таким восторгом, что на глазах выступили слезы, а голос прервался, когда сказал с надрывом:
— Какие великие слова!.. Отечество в кольце врагов… Дать достойный отпор душителям свободы. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях…
Фицрой взыграл, как боевой конь при звуках трубы, глаза заблестели, явно недодрался в прошлый раз или получил обидную плюху, жаждет сатисфакции.
— Золотые слова, — сказал он с чувством. — Пусть умрут стоя, я не против…
— Даже посодействуем, — подтвердил Ваддингтон. Он хищно щурился и поводил носом по сторонам как-то особенно зловеще. — Мы это с удовольствием… За справедливость!
Уже без волнения я опустил ствол на край борта и принялся ловить в прицел мачту. Задача непростая, если учесть, что волны поднимают и опускают оба корабля. Я напомнил себе, что опозориться невозможно, никто не понимает, что делаю, умолкли и стоят в сторонке, устрашенные, а я начал всаживать пулю за пулей в мачту чужого корабля, понимая, что если попадет хоть одна, то ветер сразу же доделает то, что не сумела разрывная пуля.