Нет, не злые духи хлопали в ладоши со стороны Санура, побережья королевства Бадунг. Там стояли нерушимой стеной, загораживая остров от злых демонов, голландские военные корабли, и сами, словно демоны, выбрасывали в мирных жителей шквал огня и дыма. От залпов мощного оружия вспыхнули дворцы знати и скромные хижины простых людей. Языки пламени и клубы черного дыма застилали солнце над Бадунгом.
Потому и обрушились в этот день небеса.
Люди шли в сторону пури — дворца раджи, чтобы в этот трагический час быть вместе. Те, кому уже не было места ни в залах, ни во дворе дворца раджи, выстраивались вдоль дороги. Они-то и увидели первыми колонну марширующих солдат — торжественную, словно на параде. Солдаты чеканили шаг и уже почти приблизились к пури, когда громко и тревожно начали бить барабаны, а потом взметнулся над дворцом высокий столб дыма. Наконец, звуки барабанов смолкли, как будто закончился какой-то ритуал, и перед солдатами предстала странная беззвучная процесссия: разнаряженный раджа восседал на носилках, а за ним следовали придворные, стража, священники и дети. Женщины казались особенно нарядными: на их груди красовались бусы и колье, в ушах — серьги, на руках — браслеты, а в волосах — цветы, любимые цветы Бога Вишну. Они были подоткнуты и за левое, и за правое, ухо, а у некоторых девушек украшали волосы разноцветной диадемой. В руках людей не было огнестрельного оружия, и только узким лезвием поблескивали ритуальные крисы.
Примерно в ста шагах от изумленных голландских солдат по сигналу раджи И Густи Агунга носильщики остановились. И опять он не произнес ни слова, а только посмотрел в сторону жреца. И тот, выполняя священную волю правителя, размахнувшись, вонзил в грудь раджи крис. Жуткая церемония началась.
Участники этой необычной процедуры заранее подготовились к ней: они оделись, как принято для кремации, и провели традиционные предсмертные ритуалы, чтобы освободить себя от пут материи и нечистоты. Люди свято верили в то, что их душу ждет новая жизнь, но уже в другой оболочке, потому и нужно проявить в последние минуты старой жизни силу воли, чтобы в следующем воплощении иметь все те блага, что есть сейчас, а может, и гораздо больше. Поэтому действовали без страха, невозмутимо, не задумываясь, кто попадет под лезвие их кинжалов: друзья или сослуживцы, дальние родственники или самые близкие и любимые… Многие же направляли крис на себя.
Ади давно уже понял, для чего он здесь. Но он никак не мог представить, что надо проткнуть этим лезвием сердце отца, или Анака Агунг Рая, или Эки Сативана, или — Путри… Крис ему подарил отец на День рождения со словами: «Этот маленький кинжал наделен великой силой». И этот клинок висел в доме на почетном месте. Никогда еще на нем не было крови — не только человека, но даже животного… А сейчас…
— Папа, я не смогу!
— Ади, если завтра я не увижу тебя, помни о том, что ты представитель касты кшатрия, где ценится в первую очередь благородство. Когда-то и мои предки приехали на Бали с Явы. Дед говорил, что моя пра-пра-прабабка была голландкой. Это все — легенды. Не думай о прошлом… Береги маму, она коренная балийка, из рода Менгви, а это — очень древний род…
— Ади! — в нескольких шагах от него стояла Путри. Она была совсем не такой, как на свадьбе, и улыбалась ему, улыбалась так широко и простодушно, как будто была уже не принцессой, а обыкновенной провинциальной девчонкой. И тут Путри прижала к груди обе руки. И он увидел, как сквозь пальцы бьет алая кровь…
Отец вонзил себе в грудь крис и упал на кучу трупов. Тела беспорядочно валялись, мужские руки переплелись с женскими ногами, словно лианы в поисках солнечного света. Полуоткрытые остывшие рты будто бы не договорили что-то важное, то, что не успели сказать ни в свои двадцать, ни в свои семьдесят. Глаза детей, потухшие, остекленевшие, остановились в столь неожиданный для них момент, что не успели еще наполниться ужасом и даже — удивлением. Белая одежда, которую многие надели сегодня, покрылась пятнами алого и грязно-красного цвета. Некоторые люди еще шевелились, видимо, в предсмертной агонии. Прижатый к стене, Ади наблюдал, как эта гора растет в ширину и в высоту. А из дворца выходили и выходили люди… Сейчас и они здесь будут лежать.
Голландские солдаты, он успел их тоже рассмотреть, были намного выше ростом, чем балийцы, хотя балийцы довольно высокие, они выше яванцев. Солдаты были одеты в строгое военное обмундирование и обуты в закрытую и зашнурованную обувь на толстой подошве, такую Ади увидел впервые, а на голове у них были фуражки с козырьком. У каждого в руках — оружие, оно совершенно отличалось от крисов и было даже длиннее их. Потом эти солдаты подняли свои подобия крисов и почему-то приложили их к глазам, как бы разглядывая кого-то.
И снова прогремели раскаты грома, но уже не такие глухие, как на Сануре. Звонкие оглушающие хлопки как будто ударили несколько человек, потому что эти люди упали на землю, хотя и никто не вонзал в них металлических лезвий.
Из дворца вышли нарядные актрисы. Они приблизились как можно ближе к солдатам и, сорвав с себя драгоценности, демонстративно швырнули их в лица голландцев. Хрупкая балерина, Ади видел однажды, как она выступала, громко захохотала, а потом тоже упала с бусами в руке, хотя на ней не было крови от криса.
Гора трупов на широкой площади перед пури продолжала расти. Сколько их? Может, тысяча, а может, и три. Солдаты подошли ближе и стали срывать с мертвых и раненых драгоценности. Потом один из них поймал на себе проницательный взгляд Ади и приставил к глазу свое оружие. Прозвучал сильный хлопок, и показалось Ади, что его толкнули в грудь.
И наступила жуткая тишина… Только тихо шелестели деревья, и в унисон им звучали хрустальные мелодии бесконечной, никогда не высыхающей реки: «Вначале была пустота. И не было ни земли, ни небес… Только одна черная пустота стояла перед глазами мирового змея Антабоги…»
Ади не смог стать свидетелем подобного зрелища в другом селении королевства Бадунг — в Пемекутане, где жил король Густи Геде Нгурах [63] , а также в соседних королевствах — в Табанане и Клункунге, которые, как и Бадунг, в отличие от северной и восточной территорий Бали, не были пока еще захвачены голландцами.
И наступит день, когда весь остров Бали станет частью Голландской Ост-Индии.
«…И только одна черная пустота стояла перед глазами мирового змея Антабоги…»
К вечеру этого дня Булан, жена архитектора Агуса Хериянто, начала волноваться:
— А где Диан? [64]
— Мама, она еше утром ушла к подружке, к Сари [65] . Хочешь, я схожу за ней?
— Нет-нет, Интан…
Булан собирала мысли, а они опять разбегались: «Уже большая, не заблудится… О нет, она же совсем ребенок, ей только пятнадцать…» Наконец, произнесла: